– Так вы не видели аварии?
– Нет, конечно! Мы с Бромом сделали круг, вернулись уже с другой стороны улицы, и только тогда я и увидел эту машину. Она прямо-таки влепилась в столб!
– Так, может, авария произошла еще до того, как вы вышли погулять с вашей собакой?
– Может, молодой человек. Когда мы вышли из дома, я сразу повернул налево, затем в проулок. А что там творилось за моей спиной – не знаю. Может, действительно авария произошла до того, как мы вышли из дома, может быть, даже ночью… Но уверен, что я был первым, кто увидел машину и обнаружил эту несчастную молодую женщину…
– С чего вы взяли?! – заорал на него Юдин. – Может, до вас там уже побывали люди, которые…
– Во-первых, не кричите на меня, молодой человек, я все-таки старше вас! Во-вторых, посудите сами: если бы машину кто-то и нашел, то через пять-десять минут на месте аварии уже была бы полиция! Возможно, женщина в момент столкновения была еще жива, и тогда бы тот, кто оказался там до меня, непременно вызвал бы «Скорую». Но вокруг было тихо, молодой человек. Очень тихо. И я предположил, что мы с Бромом все же были первыми…
Юдин смотрел на него как на идиота. Неужели все старики такие кретины? Может, и он, Юдин, тоже со временем станет таким же беспомощным, безмозглым существом? Это надо же – так рассуждать! Хотя логика в рассказе старика, несомненно, присутствует. Но это логика особая, личностная, которая строится на его жизненных принципах. Он рассуждает так, как если бы человек, первым обнаруживший разбитую машину, был так же воспитан, как и сам Кошелев. «Скорая помощь», полиция… Все это так. Но это при условии, если бы на сиденье машины не было спортивной сумки, битком набитой деньгами!!! И сумка наверняка была именно на сиденье, а не в багажнике. И человек, который первым увидел ее, открыл и нашел деньги, вряд ли вызвал бы полицию. Возможно, он сделал бы это, если бы был уверен, что женщина в машине еще жива. Он мог бы позвонить из телефона-автомата, сказать об аварии, о том, что женщина ранена, но сам бы со своим сотовым телефоном вряд ли стал светиться… Но он не позвонил. Значит, либо он – последний мерзавец, либо он был знаком с Викторией и не сообщил об аварии, желая смерти Желтковой. Или же она все-таки была уже мертва…
Этот человек взял сумку и был таков! И кто этот человек, откуда он взялся, был ли он обыкновенным прохожим или же сам был за рулем и явился свидетелем аварии – теперь выяснить это уже невозможно. И две машины, одна из которых преследовала другую, – как видел Кошелев, не разбирающийся в марках машин, да и во времени-то ориентирующийся не очень хорошо, – могли проезжать по улице значительно позже момента аварии.
Короче, никакой Кошелев не свидетель. Вернее, свидетель, интересный только для полиции, но никак не для Юдина или Шторина.
– Скажите, когда вы подошли к машине, вы не заметили на сиденье никакого чемодана или сумки? – спросил он уже без всякой надежды. – Просто мне важно, не собиралась ли Вика уезжать. Видите ли, накануне мы немного поссорились… И она сказала, что уедет к матери. Она часто так говорила, но никогда никуда не уезжала. Может, на этот раз она все-таки решилась? Понимаете, я ночи напролет не сплю, все думаю об этом, считаю себя виновным в том, что она тем утром поехала на машине. Ведь эта дорога ведет на вокзал…
Он понимал, что несет полную чушь, но Кошелев-то этого не знал!
– Знаете, молодой человек, никакого чемодана в машине не было. И сумки тоже не было. Когда приехала полиция, они все запротоколировали. Думаю, ваша девушка просто хотела немного попугать вас, никуда она не собиралась уезжать.
Юдин еще раз осмотрел все вокруг, прикидывая, на самом ли деле так беден старик или только прикидывается – ведь, если бы он нашел деньги, вряд ли бы в его жизни все осталось по-прежнему, и весьма сомнительно, что он так и продолжил бы питаться подачками крепко задолжавшего ему ресторанного повара, – и пришел к выводу, что Кошелев не врет. Разве что самую малость – кошелек Виктории, пусть и с небольшими деньгами, наверняка он спер, да только теперь он разве признается?!
Хотя… Люди еще и не так лгут. И эти деньги он мог отдать детям или внукам или вообще спрятать и на время забыть о них.