Я начала ощущать, как мои руки и ноги холодели, и сознание опять помутилось. Пожиратели хоть и могут жить долго, но регенерация им не подвластна. Хотя кто знает, на что способен пожиратель в возрасте свыше лет так пятисот? Нужно будет об этом спросить того кого я встречу в «колыбели мира». Это была моя последняя мысль, перед тем как я потеряла сознание от кровопотери.
- Олечка, вставайте! – меня окатила волна холодной воды. Я судорожно хватала воздух ртом и отплевывалась от мокрых волос.
– Не вежливо спать в присутствии гостей.
- По-моему не вежливо обливать девушку водой.
- Олечка, ваш внешний вид не соответствует мероприятию, которое я для вас подготовил. – Он принялся меня раздевать, разрезая мокрую одежду. Хоть я и пыталась сопротивляться, но будучи прикованной к столу – это сложно. На все мои возмущения он не реагировал, наверное, решил, что так ему будет спокойнее. Когда остатки тряпья были удалены с тела, он принялся меня обтирать губкой. И то, что вода, в которую он макал эту жесткую губку, была холодной – его не сильно волновало. Меня же прошибла волна судороги, зубы стучали, а конечности сводило аж до слез от боли.
- А теперь вас нужно принарядить. – Он подошел к столу и достал шприц с какой-то прозрачной жидкостью внутри. – А это поможет мне успокоить вашу буйную натуру.
Он сделал укол мне в плечо, и странная тяжесть осела во всех моих мышцах. Я попыталась пошевелить пальцами, но не смогла, они безвольно висели. Я хотела выругаться, но и мой язык отказывался мне подчиняться. И чувство паники овладело моим сознанием.
- Это вытяжка из очень отравленной рыбы, она парализует абсолютно все мышцы в теле. – Он отстегнул меня от стола и закинув на плече, понес вверх по лестнице. – Но он не лишает тело чувствительности, и это замечательно!
Серж вынес меня как мешок с картошкой, и так же небрежно, кинул на диван. Я пошатнулась и упала набок. Сладковатый запах гнили витал в полутемном помещении. Покрывало на диване отдавало прелостью и пылью. Мне хотелось встать поскорее, но тело, по-прежнему, не подчинялось мне. Маньяк вскоре вернулся и потянул меня за руку, чтобы усадить обратно.
- Смотрите Олечка, какое замечательное платье я для вас нашел! Ранее оно принадлежало моей матери, но думаю, она не откажет вам в чести его надеть! - Он радостно потрепал платьем на вешалке перед моим лицом и принялся его надевать на меня как на куклу.
Клетчатое коричнево бежевое платье выдержанного классического покроя на мне сидело как мешок на швабре. Но это никого не смущало – меня потому, что теперь я, хотя бы, прикрыта хоть чем-то, а то сквозняки тут страшные; а его потому, что сдержанное платье, одобренное его матерью, вызывало в нем слезы радости. Да этот убогий рыдал глядя на меня.
- Нужно сделать прическу! – Он впился толстыми пальцами мне в волосы, которые все ещё были влажными и растрепанными, и начал что-то лепить. Когда то Алекс делал мне прическу, нежно касаясь моих волос, и эти ощущения мне нравились. Сейчас же мне казалось, что он хочет снять с меня скальп.
- Очки! Вам, Олечка, обязательно подойдут очки! – он вытащил из кармана очки в старой роговой коричневой оправе и нацепил на меня. Полагаю, выглядела я не очень привлекательно, учитывая то, что они покосились, та как были великоваты. Но этот убогий рыдал и смеялся одновременно.
- Олечка, вы очень похожи на мою маму в молодости! Думаю она оценит мой выбор! – он радостно вышел чуть ли не подпрыгивая, а я пыталась сосредоточиться на своих ощущениях.
В доме не было живых, по крайней мере, в радиусе двадцати метров. Все что ощущалось – это плотный слой скверны вокруг, и такое ощущение, что он шевелится и перетекает. Но что этот маньяк имел в виду, говоря о своей мамаше?
Он вернулся, уже переодетый, в какой-то пыльный нафталиновый костюм, который на нем сидел ужасно. Он сунул мои ноги в тапочки и поволок в соседнюю комнату. И от увиденного меня чуть не стошнило: за столом сидела два высушенных трупа мужчины и женщины. Стол был сервирован к праздничному ужину, играла негромкая старая музыка. Он вежливо поздоровался, представил меня как свою подругу и усадил за стол около того что, по-видимому, было его матерью. Он нежно поцеловал ее в щеку, и чувство тошноты вновь напомнило о себе. Он, радостно щебеча, «порхал» вокруг стола, вынося блюда, что-то рассказывал о себе, как будто эти трупы были живыми.