Торговым Уставом, принятым две недели назад, Урфин гордился: выполнить все его параграфы, пункты и подпункты было не в силах человеческих — а значит, все коммерсанты в Изумрудном городе разом оказались на крючке.
Теперь папаше прикроют лавку; сын, посидев пару дней в компании крыс и пауков, станет намного сговорчивее — а дальше… быть может, совсем без недовольных обойтись нельзя — но всегда можно запугать или подкупить их вождей.
После суда над Лантом — заседание кабинета министров (где Билан рвался обсудить свое сочинение, но в конце концов внял резонному доводу, что королю, да и всем остальным, хорошо бы сначала его прочесть); потом прием просителей - и очередная порция душераздирающих историй; потом парадный обед с послом из Розовой страны… Ох уж этот обед! При мысли о том, что там произошло, Урфин скривился, словно от зубной боли, и вполголоса помянул Гуррикапову мать. Скандал придется улаживать не один день — и все, кто сидел за столом, не скоро об этом забудут!
После обеда, когда все немного успокоилось — плановая инспекция новых казарм на городской окраине; а на обратной дороге во дворец — новая чрезвычайная ситуация, хоть и совсем иного свойства…
Король Изумрудного города снова поежился от вездесущего сквозняка. О происшествии на улице Стеклодувов думать совсем не хотелось — и даже не потому, что история вышла по-настоящему жуткая, что сам он побывал на волосок от смерти, а от развязки остался горький осадок. Нет, было там что-то еще… странное. Что-то такое, о чем лучше не вспоминать. С этим домом, со свихнувшимся марраном, с мальчишкой — и с ним самим…
Началось с криков. Из распахнутых дверей добротного двухэтажного дома доносились стенания и вопли; у крыльца стремительно собиралась толпа. Простоволосая женщина выбежала из дома, бестолково заметалась по улице. Заметив группу вооруженных стражников, бросилась к ним — кажется, поначалу даже не поняла, кого они сопровождают.
Не сразу удалось разобраться в ее словах, бессвязных и прерываемых истерическим плачем. Вкратце история выглядела так. Марран Харт, рядовой из взвода Бойса, королевским указом определенный на постой в дом к стеклодуву по фамилии Тарен и его семейству, по всей видимости, помешался на почве неумеренного употребления настойки нух-нух. Уже пару дней он заговаривался и вел себя странно — а сегодня, самовольно уйдя с учений, явился домой средь бела дня и устроил разгром. Все в доме переломал, перебил хрупкие изделия Тарена, крича при этом что-то о чудовище, которое вот-вот явится сюда и всех погубит. Двоим работникам, пытавшимся его урезонить, нанес серьезные ранения. А затем взял в заложники единственного сына стеклодува… то есть даже не в заложники, а так, непонятно, зачем — короче, сидит сейчас наверху в детской, с двухлетним ребенком, вооруженный до зубов и совершенно безумный. То вопит в голос, то плачет, то громко молится. Ребенок поначалу тоже криком исходил, но теперь умолк: одному Гуррикапу ведомо, что этот чокнутый с ним сделал.
После короткого совещания стражник Клем, из одного клана с Хартом, поднялся по узкой деревянной лестнице к приотворенной двери детской.
- Брат, слышишь меня? - осторожно окликнул он. - Это я, Клем!
Внизу все замерли в ожидании ответа.
Молчание. Какой-то шорох, скрип. И — хриплый, сорванный голос:
- Ты меня не обманешь, проклятая! Ишь, прикинулась моим братом! Но я тебя под любой личиной узнаю!
Клем беспомощно оглянулся вниз, на своих товарищей и предводителя. Потом попробовал еще раз:
- Харт, все в порядке! Никаких чудищ здесь нет, все спокойно! Впусти меня!
- Только попробуй войти! - отчаянно завопил Харт. - Лучше сам его зарежу, но тебе не отдам! Сделай только шаг, и ты его никогда не получишь, слышишь, ты, тварь?
За спиной у короля и его солдат сдавленно ахнула женщина — должно быть, мать.
…Это уже было, - думал Урфин. - Со мной это уже было. Не совсем так, но как-то очень похоже… Да что за черт — или я тоже с ума схожу?
- Боже мой, Боже мой, - заговорил нараспев безумец за дверью, - на тебя одного уповаю! Явись, Господь и Бог мой, своим священным пламенем рассей мою тьму! Из глубины взываю к тебе, Повелитель Огня!
По-видимому, в здравом уме Харт не пропускал ни одного из богослужений, введенных первосвященником Крагом.
Вокруг короля мгновенно образовался полукруг; марраны-стражники смотрели на него выжидательно. Урфин поморщился, возвращаясь к реальности. Ну конечно! Стоит кому-нибудь упомянуть силы небесные — и эти простаки начинают пялиться на него, ожидая от своего Огненного Бога подвигов и чудес. В начале его «божественной» карьеры, после долгих лет унижения и безвестности, суеверное преклонение прыгунов было ему, как бальзам на душу — но теперь все чаще раздражало, и к тому же становилось опасным. Кто ждет слишком многого — рискует разочароваться; да и не собирается он всю оставшуюся жизнь ломать перед ними комедию, развлекая их все новыми фокусами…
Безумец за дверью заплакал навзрыд.
- Боже мой, Боже мой! - простонал он сквозь рыдания. - Где же ты? Почему ты меня оставил?
Солдаты начали переглядываться между собой; кое-кто перешептывался, поглядывая на своего повелителя. Пора было действовать.
- Значит, так, - заговорил король. - Лакс, Корт и Грей — на крышу. Пусть хозяин вас проводит. Оттуда спускаетесь по веревкам — и в окно.
Лакс понимающе кивнул.
- Повелитель, он может заметить нас в окне и убить ребенка, - проговорил Грей. - Кто-то должен подняться наверх и его отвлечь.
- Да, кто-то должен… - Урфин поднял взгляд на дверь, выкрашенную веселенькой голубой краской. Из-за двери доносилось неразборчивое бормотание и всхлипы. - И я даже знаю, кто.
И, поправив алый, расшитый золотом плащ на плечах, начал подниматься по лестнице.
Дверь распахнулась — и перед затуманенными, налитыми кровью глазами обезумевшего маррана предстала знакомая величественная фигура в алом плаще.
- Это ты, Господи? - простонал безумец.
И услышал голос своего Бога, суровый, но полный благоволения:
- Ну конечно, я. И я тобой очень недоволен, сын мой. Ты что это здесь творишь?
Рыжеволосый Харт скорчился в углу комнаты, между шкафом и детской кроваткой: левой рукой он прижимал к себе маленького мальчика в зеленой курточке, правой выставил перед собой обнаженный меч.
Урфину уже случалось видеть свихнувшихся от нух-нуха — зрелище это всегда не из приятных; но с Хартом творилось что-то совсем неладное. Лицо его, в пятнах подсохшей крови и блестящих дорожках слез, дергалось, как будто каждая мышца на нем жила своей жизнью. Один глаз скосился к переносице, словно марран пытался заглянуть самому себе в голову; в другом, выпученном и налитом кровью, застыл ужас.
Казалось, что-то незримое пожирает его изнутри.
- Я знал, что ты придешь, - тихо, благоговейно проговорил марран. Он встал и неуклюже двинулся к дверям, волоча за собой ребенка, но не опуская меч. - Теперь все будет хорошо. Ты ведь спасешь его, правда? И всех нас?
Урфин покосился на разбитое окно, из которого тянуло холодом. За окном, разумеется, никого не было: Лакс, Корт и Грей появятся, самое раннее, минуты через три. Теперь, оказавшись наедине с вооруженным психом, он остро сожалел о своем импульсивном решении. Какого черта он вообще сюда поперся, что за дурацкий героизм? Совсем как тогда, с Карфаксом — когда бросился с лопатой наперевес на помощь раненому гигантскому орлу, против двоих его собратьев, из которых каждый мог его убить одним ударом. А потом не мог понять, что на него нашло. Но там хоть что-то полезное из этого вышло, а теперь… Ну какой из него спаситель?
- Тебе нужно вниз, - продолжал марран вполголоса, таинственно и значительно, словно делясь секретом. - Спрячь его внизу. Внизу у нее власти нет: там она до него не доберется.
Мальчик висел у него на локте, как тряпичная кукла, черноволосая голова его безжизненно болталась; оставалось лишь надеяться, что сумасшедший не сломал ему шею.