- Я жила в башне, - произносишь ты вдруг, медленно и отрешенно, словно во сне.
Повинуясь этим словам, вокруг тебя вырастает башня. Она очень высока и сложена из белого камня, сияющего на солнце; внутри ее – богато убранные покои, и статуи, и многоцветные гобелены со сценами из жизни богов, и свитки, таящие в себе неисчислимое множество увлекательных историй. И потайные комнаты для музыкантов, чтобы музыка звучала прямо из стен. Все, чего только можно пожелать. В каждом покое – бронзовые зеркала в рамах, изображающих солнечные лучи, звездное небо или плетение ветвей; господин твой отец приказал расставить их повсюду, чтобы ты радовалась своей красоте. Придворные льстецы сравнивают тебя с одной из младших Богинь: ты невысока ростом, но отменно сложена, с нежным лицом, с волосами, как пламя свечи, и глазами… глаза… какого же цвета были у тебя глаза?
Окна башни выходят на озеро. В погожие дни ты поднимаешься на открытую площадку под самой крышей; ветер треплет твою белую тунику, играет прядями волос, и ты думаешь: вот бы стать легкой, как утренний туман, подняться в небо и улететь! Внизу, на бескрайней водной глади, чернеют лодки. Озеро, как и все окрестные земли, принадлежит королю – но господин твой отец щедр и милостив, и разрешает простолюдинам охотиться в своих лесах и закидывать невод в свои воды. Ты машешь рыбакам рукою – а они привстают в своих лодках, с улыбками снимают шляпы и кланяются тебе в ответ. Эти люди совсем не боятся тебя… странно – кажется, они тебя любят…
Один из них совсем молод - не старше тебя. Он всякий раз старается подплыть поближе. Ты думаешь: что, если окликнуть его с высоты? Что, если сплести лестницу из покрывал – как твой прадед, когда бежал от своего коварного брата-узурпатора? Летописный рассказ о его заключении и побеге ты перечитывала, должно быть, сотню раз. Предложить рыбаку золотой браслет или серьги с изумрудами, спуститься к нему в лодку, когда стемнеет – и пусть он увезет тебя куда угодно, только отсюда подальше!.. Но тонкие, слабые руки твои, не знавшие никакой работы, не смогут разорвать покрывало и сплести из него прочную веревку. И голос твой слишком тих – он не долетит до рыбака. А если и долетит – ты не осмелишься с ним заговорить.
По глади воды бежит, удлиняясь, алая дорожка: Бог-Солнце на своей колеснице возвращается во дворец Матери-Ночи, а рыбаки – домой, к семьям. Только тебе некуда идти. А что, - думаешь ты, - если прыгнуть вниз? Стать одной из прекрасных и коварных Подводных Дев, о которых поют рыбаки – или просто уйти на дно, исчезнуть, раствориться… Но умирать страшно. А за спиной уже звучат тяжелые шаги, и чьи-то руки ложатся тебе на плечи…
[…Пожалуйста, не надо!!!…]
- Я просто хотела спастись, - говоришь ты едва слышным, надломленным голосом. – Сперва мечтала, чтобы, как в сказке, пришел какой-нибудь прекрасный принц и спас меня. Но время шло и шло, и никто не приходил. И тогда… тогда…
И вдруг замираешь на полуслове.
На этот раз новая мысль не звучит чем-то чужеродным – она, несомненно, твоя собственная: и от этого особенно страшна.
Он же пришел в конце концов!
Совсем не принц, да и не прекрасный – но разве это главное? Он все-таки пришел! Человек, чья сила не уступала твоей. Не устрашившийся бросить тебе вызов, способный выдержать твой взгляд. Тот, кто мог бы тебя спасти!
А ты его убила.
Как и многих, многих других.
Из груди твоей вырывается cтон; в затуманенном сознании прошлое мешается с настоящим. То огромное, сверкающее и черное, что ты все это время принимала как должное, чего не желала замечать – вырастает перед тобою во всем своем величии и ужасе.
Ты убила их всех. Молодого рыбака – и его мать, и младших сестер, которых он пытался заслонить собою. И их соседей, сбежавшихся на крики. Старика-звездочета, что учил тебя астрономии и философии. Служанок в людской, поварят на кухне, музыкантов в потайной комнате. Жрецов в дворцовом храме – за то, что их боги так и не ответили на твои молитвы. Вассалов твоего отца, вместе с женами и детьми – за то, что все знали, и ни один тебе не помог. Простолюдинов – за то, что лишь качали головами и шептались на кухнях о твоей беде, и никто, никто из них ничего не сделал. А других – за то, что даже и не знали, и продолжают жить в счастливом неведении. За то, что женятся и выходят замуж, рожают детей, пляшут на праздниках, куда ты никогда не попадешь. Всерьез страдают из-за какой-то ерунды, несравнимой с твоей болью. Живут – когда твоя жизнь растоптана, едва начавшись. Сильных мужчин, воинов и охотников – за то, что у них есть мужество и решимость, которых не хватило тебе. Их жен и дочерей – за то, что избежали твоей участи. Младенцев на руках у матерей – за то, что слабы и беспомощны, а ты ненавидишь слабость…
Так было вначале. Но очень скоро причины и оправдания стали не нужны. Остался только голод. Неутолимый голод.
Чудовище. Мерзкая тварь, отверженная, всем ненавистная. Чума для собственного народа, пугало для соседей. Бесконечный бег в кровавом колесе. Этого ли ты хотела, Келемринда?
Стоило ли твое освобождение такой цены? Да и не смешно ли называть это «освобождением»? Когда Мать Чудовищ явилась тебе в зеркале и предложила сделку – что на самом деле отдала ты ей за свою свободу? Что?! Что…
Тебя рвет криком – и крик оставляет на губах вкус крови и желчи. Ты рвешь на себе волосы, пытаешься выдавить себе глаза, чтобы не видеть бесконечные ряды убитых тобою, проткнуть уши, чтобы не слышать их стонущих и плачущих голосов. Но бесплотные руки твои проходят сквозь бесплотное тело, как сквозь туман. Ты мечешься во тьме, с воплями бьешься о стены своей башни; но стены, мягкие, как губка, и склизкие, как болотная жижа, безвольно прогибаются под тобой, распадаются и исчезают во тьме. С кровли падают кирпичи и куски черепицы – и пролетают сквозь тебя, не встречая преграды. Пожалуйста, пожалуйста, пусть хоть что-нибудь тебя остановит!
Но и вокруг тебя, и в тебе самой – лишь гниль и пустота…
…и вдруг все стихает.
Ты натыкаешься спиной на что-то жесткое, неподатливое. Чужое.
Сильные руки держат тебя за плечи и не дают упасть. На мгновение приходит мысль, что это отец: ты отчаянно вскрикиваешь и бьешься, словно пойманная птица. Но эти чужие руки не делают тебе ничего плохого. Просто держат.
А чужой голос над ухом говорит нечто неожиданное - хотя, в сущности, вполне естественное:
- Хватит орать, - говорит он. – Ты не одна здесь.
Не одна?!
Не двинувшись с места, ты мгновенно перетекаешь лицом назад.
Перед тобой – непроглядная мгла; и во мгле мерцает слабое багровое свечение, словно угли остывающего костра.
- …Т-ты?!
Ты обмякаешь в его руках; из груди вырывается отчаянный всхлип:
- Спаси меня!
- Приехали. Сначала сожрала, а теперь я же тебя должен спасать?
Да, это он! Он здесь! И остался собой! Никогда, ни одной своей победе ты не радовалась так, как сейчас – тому, что все-таки не смогла победить.
- Это не я… – шепчешь ты, как испуганный ребенок. – То есть я не хотела… прости… я не понимала, что делаю… я хочу это остановить, но не могу… все падает, кружится, повторяется снова и снова, я ничего уже не понимаю… пожалуйста, помоги мне! Останови меня! Сделай что-нибудь! Я просто хочу, чтобы все это закончилось! – Ты цепляешься за него, как плющ, обвиваешь, как змея, бормочешь, торопясь, всхлипывая и захлебываясь слезами: - Пожалуйста… прости меня… всё отдам… сделаю для тебя всё, что захочешь…
- Это я уже слышал. – Слова его звучат глухо, с усилием, с большими паузами – словно издалека, пробиваясь сквозь что-то вязкое и неподвижное. – Всё – не надо. Просто отпусти меня. Освободи и дай вернуться назад.
На этот раз ты не кидаешься объяснять, что это невозможно. Ты больше не знаешь, что возможно, а что нет.
- А ты мне поможешь?!
После долгого молчания – и без особой уверенности:
- Попробую.
Со вздохом безмерного облегчения ты разжимаешь руки – и падаешь лицом вперед, в бездну, едва подсвеченную красным. Отдаешь без боя свое постылое королевство. Отдаешь себя.