«Ведьма»-проводница ехала впереди верхом на Топотуне; Урфин, с дремлющим филином на плече, шагал рядом. Они негромко разговаривали — и разговор их звучал престранно и заставил бы призадуматься марранов, если бы кто-нибудь из них подошел поближе и расслышал хоть пару слов.
- …Но как этому научиться? Люди и волшебники — совсем разные, вроде как волки и саблезубые тигры. Волк может объявить себя тигром, может даже натянуть тигриную шкуру, но никогда не станет тигром по-настоящему.
Как видно, король Волшебной страны совсем позабыл о том, что должен притворяться колдуном и даже богом. Или, быть может, считал, что с ней притворяться не нужно?
- Все так говорят, - проговорила наездница. - Но любопытно, кто сказал это первым? Не сами ли волшебники — чтобы люди не овладели тайными знаниями и не заставили их поделиться властью?
И, обернувшись к нему, улыбнулась открыто и чуть-чуть насмешливо. Солнечные лучи, пронизывая ее легкий наряд, смутно обрисовывали очертания стройного девичьего тела, расплавленным золотом играли в волосах, короной уложенных вокруг головы. Сейчас она выглядела взрослее, чем вчера — и намного красивее.
- Мне думается, магия есть во всем. В земле, превращающей мертвые семена в цветущий сад. В течении рек, в порывах ветра, в сверкании молний, в этих солнечных лучах… И, конечно, в душах людей. Она везде — нужно только разглядеть ее и разбудить.
- Что же, по-твоему, и во мне есть магия? - недоверчиво усмехнулся Урфин.
- Конечно! - просияла она. - Еще какая!
- А в тебе?
Девушка загадочно пожала плечами, с неопределенной улыбкой глядя куда-то вдаль, на блистающие вершины гор.
Лишь одно существо в отряде двигалось вперед без всякой охоты. Это был Топотун.
Оживленный волшебным порошком, медведь не был живым в полном смысле слова. Таким созданиям в Волшебной стране уготована странная участь: многие виды волшебства на них не действуют — но, с другой стороны, силы и возможности их очень ограничены. И сейчас простодушный медведь ясно чувствовал опасность — но не понимал ее природы и не знал, что с этим делать.
Он знал одно: что-то очень неправильно. С самого утра. Может быть, даже раньше.
Хозяин уступил этой девчонке свое место, а сам идет пешком. Она разговаривает с ним, как с равным, и ни разу не сказала «ваше величество» - обычно король такой бесцеремонности не спускает. А сейчас ему как будто все равно. Говорят они о каких-то странных вещах, которых Топотун не понимает: она больше говорит, он больше слушает — тоже совсем на него не похоже. И вид у него при этом какой-то… непривычно расслабленный, умиротворенный…
Ну и что такого? Радоваться надо, что хозяину хорошо!
Топотун и радуется. Вот только… не выходит радости. Что-то не так! Неужели хозяин — такой мудрый, такой проницательный — сам не замечает?!
Чего?
Ну… хотя бы того, какая она тяжелая — эта хрупкая, совсем невесомая на вид человеческая девушка.
Как ему это заметить, дурень? Ведь не он везет ее на спине!
Топотун покосился на филина. Гуамоко дремал, как и положено его народу при свете дня; время от времени он приоткрывал сонные глаза — но, по-видимому, тоже ничего необычного не видел и не замечал.
Будь у Топотуна мозги, хотя бы из иголок и булавок — он мог бы сопоставить факты и сделать выводы. Будь сердце, хотя бы из красного бархата — быть может, он бы сердцем почуял, что происходит, и принял правильное решение. Но у него — ни сердца, ни мозгов: только шкура, опилки и беззаветная преданность.
Медведь не понимал, что происходит, и не знал, как поступить. Лишь всем своим существом ощущал, что каждый шаг приближает его обожаемого повелителя к гибели.
========== Глава 3: В логове колдуньи ==========
Три или четыре мили спустя дубовые и кленовые леса сменились сумрачным еловым бором. Здесь стоял вечный полумрак и тишь: ни пения птиц, ни шороха мелких зверьков — лишь откуда-то издалека доносилось мелодичное журчание ручья. Подлеска почти не было, и ноги путников утопали в мягком ковре бурой опавшей хвои. Словно в покинутом храме или на кладбище, здесь хотелось идти бесшумно и говорить вполголоса.
Мрачноватая атмосфера горного леса подействовала даже на марранов: солдаты уже не держали строй, не топали во всю мощь своих ножищ, не пытались горланить песни — они шли, сбившись в кучку и о чем-то тревожно перешептываясь между собой.
«Ведьма»-проводница тоже призадумалась и погрустнела.
- Может быть, она была не такой уж плохой, - сказала она вдруг — и, встретив вопросительный взгляд Урфина, пояснила: - Фея Келемринда. Что мы вообще о ней знаем? Нам известно — и то по слухам — что она делала, но ведь неизвестно, почему и зачем.
- А ты знаешь хоть одну уважительную причину закусывать детьми и воровать лица у девушек?
- Конечно. - Девушка блеснула вызывающим взглядом из-под ресниц. - Допустим, твоя могучая армия стоит у стен Изумрудного города. Но, чтобы взять город, придется съесть младенца. Если этого не сделать, тебя разобьют. Как ты поступишь?
Если она рассчитывала этим вопросом поставить его в тупик, то просчиталась:
- Мой младенец, - усмехнулся Урфин, - будет очень похож на настоящего, но изготовлен из нежнейшей ветчины.
Филин у него на плече разразился скрипучим хохотом, как видно, вспомнив колбасных мышей и шоколадных пиявок на пирах в Изумрудном дворце.
Девушка поджала губы.
- Что ж, тоже выход, - протянула она, - для того, кто согласен довольствоваться подделкой… - И вдруг воскликнула совершенно иным тоном: - Вот мы и пришли! Пещера там, на другой стороне!
Лес обрывался на краю глубокого ущелья; по дну его, далеко внизу, серебристой лентой вился ручей. На другой стороне склон уходил круто вверх — и там, в окружении колючих зарослей, темнела дыра в земле, фута в четыре высотой. Пара острых камней у входа придавала ей сходство с раззявленной клыкастой пастью.
- Я перебиралась туда по стволу упавшего дерева, шагах в пятистах отсюда, - объяснила проводница.
…Гуамоко, отправленный на разведку, не возвращался так долго, что искатели сокровищ забеспокоились. Когда же наконец появился — пребывал в таком волнении, что эту важную и гордую птицу трудно было узнать. Летел он каким-то сумасшедшим зигзагом, а, приземлившись, еще некоторое время не мог отдышаться и изъяснялся нечленораздельными возгласами на смеси человеческого и птичьего языков.
Вход в пещеру и сама пещера, сообщил он, вполне безопасны. Судя по общей сохранности обстановки, прежде там стояли охранные заклятия, но срок их действия истек не меньше полусотни лет назад. Внутри обитают только летучие мыши и разные мелкие лесные твари. Единственное — запах… дышать там, конечно, лучше через листья дерева рафалоо — и очень, очень жаль, что в здешних местах это дерево не растет.
Что же касается сокровищ, то… о! О-о-о! Все не так, как они ожидали — намного лучше! На себе все это не унесешь, нет-нет, исключено. Надо послать за подводой. А лучше за двумя. И непременно захватить дерюгу и солому для упаковки — там много хрупких предметов. Например, зеркало для предсказаний, и набор ритуальных кубков из горного хрусталя, и еще этот странный прибор, похожий на астролябию. Если Гуамоко верно понимает, что это такое, то… О сундуках, набитых золотом и драгоценными камнями, и говорить не стоит — только столь грубые и материалистичные существа, как люди, могут высоко ценить этот мусор — но да, есть и они. А книги, книги! Пусть саблезубый тигр проглотит его на этом самом месте, если он не видел там, на второй полке сверху, утерянный оригинал «Некро…»
Филин еще говорил — а двое марранов, повинуясь приказу короля, уже отправились в деревню за подводами, а остальные сменили мечи на топоры и принялись валить деревья. Через пару часов через ущелье протянулся мост, собранный из четырех поваленных стволов, неказистый, но прочный и устойчивый: подвода не проедет, но человек с тяжелым мешком вполне пройдет.