Выбрать главу

– Спасибо. Я успею. Что мне тут делать?

– Это верно, – с непонятным облегчением заметил администратор, тоже закуривая. – Чужой город он и есть чужой. Вы ведь приезжий?

Валентин кивнул.

– Тем более… Дома, оно всегда легче…

Администратор бросил окурок в урну и поднялся на крыльцо, уже не оглядываясь на Валентина.

Бросив и свой окурок, Валентин медленно вышел за кованые металлические ворота.

– Эй!

Валентин обернулся.

– Эй, погоди! Ты слышишь?… – высокая белокурая девица лет девятнадцати, слегка нагнулась и, чуть подобрав полу длинного модного плаща, внимательно разглядывала сбившийся каблук. Правда, сбиться каблук не мог, сапог выглядел новехоньким. Да у таких девиц каблуки в принципе никогда не сбиваются, не носят они таких сапог.

– Эй, погоди… – не глядя на Валентина, повторила девица. – Ты ведь Кудимов? Я не ошиблась?

Валентин кивнул.

– Это я дала тебе телеграмму.

– Спасибо.

– Нашел за что говорить спасибо.

Девица выпрямилась и даже сплюнула от негодования:

– Ты что, дурак?

– Почему?

– Откуда я знаю? Так выглядишь.

И предупредила быстро, негромко:

– Ты, слышишь, не болтайся по Питеру. Ты сегодня же уезжай. Нечего тебе болтаться по Питеру, а то и тебе помогут…

– Что значит – помогут?

– Как это что?… Помогут… Ну, скажем, наладят в окно, как твоего Серегу…

– Подожди. Что значит – наладят?

– Сам догадайся.

Девица отряхнула плащ, хотя на плаще не было ни пылинки, и, направляясь к «шестерке», негромко добавила:

– Меня не ищи. Что могла сказать – сказала.

Николай Петрович, директор крематория, все видел. Он внимательно следил из окна за разъездом. Не пропустил ни одной машины, отметил каждого человека. Естественно, увидел он и как бы замешкавшуюся у крыльца девицу.

Анечка, дура длинноногая, отметил он автоматически. У Сереги Кудимова был вкус…

Был…

И подумал: вот ведь дура, вот ведь Анечка! Сперва телеграмму дала Кудимову-старшему, о чем ее никто не просил, а теперь что-то еще нашептала этому быку. Интересно, что нашептала? Ей бы бежать от Кудимовых, ей бы всех Кудимовых забыть сразу и навсегда, а она… Жалко, видать, стало Серегу… Не одну ночь вместе провели у служебных компьютеров… Вот, вот, вздохнул он, именно у компьютеров… Лучше бы проводили время в постели…

Постельные дела Анечки и Сереги Кудимова Николая Петровича нисколько не интересовали, но ведь у компьютеров проводили они время… Много времени… И вместе… А это уже ой как нехорошо…

И подумал: дура Анечка. Ничего не поняла. Ей от Кудимовых нужно бежать как от пожара. И от мертвого Кудимова, и от живого Кудимова. Что ей, дуре, понадобилось от бывшего чемпиона?…

Обиженно моргнув, он поднял телефонную трубку.

– Хисаич? Здравствуй, родной. – Голос Николая Петровича прозвучал негромко и дружелюбно, но одновременно и строго. – Ты как там у меня, не застоялся?

И сдержанно похвалил:

– Ты у меня работящий мужик, Хисаич.

И, выдержав необходимую паузу, приказал:

– Ты вот что, Хисаич. Ты бери Игорешу и дуйте оба ко мне. Не то чтобы бегом, но и медлить не надо. Лады?

– Принято, – ответили на том конце провода.

Николай Петрович повесил трубку.

Вздохнул:

– Не надо тебе застаиваться, Хисаич.

Эпидемия самоубийств: официальная версия

«Слышишь, не болтайся по Питеру… Сегодня же уезжай… Нечего тебе болтаться по Питеру, а то и тебе помогут…»

«Что значит – помогут?»

«Как это что?… Помогут… Ну, скажем, наладят в окно, как твоего Серегу…»

«Подожди. Что значит – наладят?»

«Сам догадайся…»

Странный разговор.

Валентин ничего не понимал.

Вывалился в окно… Ему сказали, что Серега вывалился в окно… И вдруг такое… «И тебя наладят…»

Надо было остановить девицу. Не остановил. Ищи ее теперь! Да она ведь и шепнула, как приказала: «Меня не ищи. Что могла сказать – сказала».

Валентин удивился тишине обычно шумного гостиничного холла.

Пусто, как на перроне глухого провинциального вокзала, от которого час назад отошел поезд. Взлохмаченный длинноволосый грузин, как ни странно, терпеливо прикорнувший в кресле под такой же, как он, взлохмаченной серой пальмой, только подчеркивал пустоту. Да еще растерянно озирался, наклонившись к стеклянному окошечку администраторши здоровенный парень в черной кожаной куртке.

– Мамаша, – растерянно озираясь, неуверенно бубнил парень. – Да мне хоть в коридоре. Мне на одну ночь. У меня с завтрашнего утра броня. У вас же и буду жить. Я спортсмен, мне выспаться надо.

– Вот с утра и выспишься, – непреклонно ответила администраторша. – У меня три туристических группы, англичане прилетели, союзная конференция, и специальные гости. Каждый номер на контроле. А спать в коридорах гостиницы не положено.

– Так завтра же у меня броня!

– Завтра и приходи. – Голос администраторши звучал совсем по-мужски, твердо. И курила она папиросу, по-мужски зажав в уголке рта. – И не зови меня мамашей. Тоже сынок!

Обычная сцена.

Валентин даже не усмехнулся.

Вспомнил, как по молодости сам скитался по гостиницам и домам колхозника, случалось, что и в коридорах спал. И бубнил растерянно, совсем как этот парень: мамаша, мол, да мне только до завтра. А ему, совсем как этому парню, так же вот и отвечали: да у нас тут три конференции, у нас тут интуристы, специальные гости, каждый номер под контролем, катись, мол, сынок, пока не вызвали милицию!

А парень ничего, накачанный парень.

Перехватив удрученный взгляд, Валентин кивком подозвал парня.

Тот нехотя подошел.

– Качок?

– Бодибилдинг, – ответил парень с некоторой неожиданной ноткой высокомерия. Или гордости. Но сразу уставился заворожено, растерялся, как бы узнавая Валентина.

– Откуда?

– Из Липецка.

Щеки парня вдруг запылали – узнал!.. Взгляд пронзительно голубой, на лоб падают русые прядки. Огромный парень, но цельный, хорошо ладно скроенный. Как броненосец. И с изяществом броненосца. Да и как иначе, если бодибилдинг, если сам себя вырастил, если, в сущности, сам себя придумал?

– Из Липецка, – повторил он. – У нас секция. Ну, борьба, атлетика. А бодибилдинг, это так. Просто мне Шварц всегда нравился.

– Показательные выступления?

– Ага. Только я на день раньше приехал. Интересно. Питер же. А теперь хоть на вокзале ночуй, я же тут никого не знаю.

Валентин усмехнулся:

– Погоди с вокзалом.

– А что?

– Погоди, говорю, с вокзалом. И поменьше спрашивай.

Повел плечом:

– Двигай за мной.

– Куда? – насторожился парень.

– Двигай, я сказал.

Неуверенно пожав развернутыми плечами, туго обтянутыми кожей куртки, парень двинулся за Валентином. Несмотря на вес, на мощь, чувствующуюся в каждом движении, парень шагал легко, даже элегантно. Как бы даже пританцовывал слегка. И все пытался сбоку заглянуть в глаза Валентина.

– Звать как?

– Серега.

Валентин даже приостановился:

– Серега?

До него вдруг дошло – двигал им вовсе не альтруизм. «И тебя наладят в окно, как твоего Серегу…» Раздумья всегда давались Валентину с трудом. Он предпочитал действовать, не любил раздумий. Раздумья, не его это было дело. Вот и тащил к себе первого встречного, боялся остаться наедине с собственными неповоротливыми мыслями. «Не надо тебе болтаться по Питеру… И тебя наладят в окно…» Он чувствовал какую-то неопределенную, но в то же время вполне реальную опасность. Не понимал, от чего или от кого может исходить опасность, но ощущение было резким, острым.

И еще это имя…

– Ага. Серега. – Парень искательно улыбнулся, будто подтверждая сказанное. – А вас?

– Валентин Борисыч.

– Ну, точно! – вспыхнул парень. – Кудима!

И спохватился:

– Ох, извините, Валентин Борисыч! Это мы все вас так зовем. До сих пор так зовем. Кудима! Привыкли.

И заторопился:

– Я вас сразу узнал! Я ведь сколько раз видел вас на ковре!

– Не мог ты меня видеть на ковре. Когда на меня смотрели, ты, наверное, еще мал был.