Удар получился смазанным, хотя довольно сильным. Лицом существо ткнулось в гречку, и сотни крупинок полились на пол, запрыгали по линолеуму; грузное тело опрокинулось с табурета. От падения череп ее треснул по линии, намеченной лезвием топора.
«Бардак… – подумалось мне, – какой бардак!»
При помощи топора я расширил трещину на голове старухи и заглянул внутрь. Мои худшие опасения подтвердились: в ее голове не было ничего, кроме нескольких тараканов. К тому же дохлых.
Я возился с ней почти полтора часа, подозревая, что умру следом, от усталости. В мусоропровод многое не пролезло. Пришлось достать из кладовки старый мешок из-под картофеля, сложить остальное в него и снести вниз, на улицу. Там, у двери мусорки, жильцы дома оставляли крупногабаритную рухлядь.
Вечером я – может быть, впервые в жизни – ополоснулся в душе с явным физическим наслаждением. Сидел потом, смотрел по телевизору «Спокойной ночи, малыши» и думал: «На все воля Божья». Точнее, не думал – в те годы я еще не знал о Боге, – я это предощущал.
Касание пола и сигареты
…Точнее, папиросы. Сермяжный беломор.
Я не был первым. Макс, кажется, тоже. Но меня он опередил.
– Спорим, закашляешься?! – говорил Макс, протягивая мне дымящуюся «гильзу» с табаком.
Ранняя зима. Крайний подъезд крайнего высотного дома. Излюбленное место прогулок для человека мужского пола девяти лет от роду.
– Закашляешься. Спорим?!
Макс не знал, что впервые я закашлялся беломором трех лет от роду, а сейчас я школьник младших классов. Сейчас это мой второй беломор. Времени между двумя «гильзами» прошло достаточно. Я сто раз видел по телевизору, как делают затяжку. Да и в жизни видел. Сперва втягиваешь дым в рот, потом достаточно резко – в легкие и спокойно выпускаешь. Главное, в середине процесса не подумать что-нибудь вроде «Да как же это?! Да что ж это такое! Да ведь…». Иначе дым остановится на полдороге, и горло взорвет приступ удушья.
– Давай, – сказал я, протягивая руку. Кажется, меня больше нервировала необходимость засунуть в рот то, что побывало во рту у Макса.
Набираешь дым, потом достаточно резко пропихиваешь внутрь и спокойно выпускаешь.
– Еще? – осведомился я с подчеркнутым безразличием.
– Д-докуривай…
Изумление в глазах Макса граничило с восторгом. Диаметры его мизинца и запястья моей руки совпадали. Громадина Макс стал очевидцем того, как формально равная ему особь, размерами смахивающая на зародыш, легко усвоила атрибут жизни настоящих мужчин. Макс всерьез считал себя настоящим мужчиной, хотя до полового созревания всем нам оставались еще годы.
Ясно различимый зов ниже пояса я ощутил задолго до самого первого школьного сентября. Катализатором послужило ослепительное декольте, увиденное в каком-то телефильме. Реакция вышла бурной и крайне неудобной, учитывая неприспособленность детских штанишек к столь осязаемой обузе.
Хорошо помню свою первую порнографическо-фотографическую карточку. На тему лесбийской «любви», кстати. Одна полностью обнаженная дама лежала навзничь, причинным местом в сторону объектива, а другая полностью обнаженная дама, с ничего не выражающим лицом, занесла руку, будто собиралась поискать у подруги вшей на лобке. Теплые мгновения… Качество снимка было очень, очень хорошим. Поэтому, когда его нашли на моем столе, вопрос «А ЭТО ЧТО?!» оказался нестерпимо риторическим. Легко дрожащими руками я взял фотографию (чужую! данную посмотреть всего на день!), разорвал и спустил в унитаз. О необходимости дышать вспомнил только минуты через три.
«А это что»… А это, господа дорогие, всего лишь начало!
Обмен социокультурными ценностями среди молодежи склонен к экспансии. В десятилетнем возрасте я уже являлся полноправным владельцем нескольких порноснимков и презерватива. Феноменальное изделие Баковского завода резиновых изделий. Подозреваю, что между тогдашними жевательными резинками и контрацептуальными разница отсутствовала.
У взрослых проблемы и обиход, связанные с телесным низом, вызывали эмоции самые разнообразные – от страха до стыда. Все это полагалось заталкивать под спуд умышленного забвения. Презервативы, продаваемые исключительно в аптеках, приобретать зачастую стеснялись. Ведь таким образом пришлось бы публично расписаться в ведении половой жизни, не регламентированной нуждой в детях.
Дети не стеснялись ничего. Ходили слухи об умельцах, способных налить в гондон ведро воды, после чего бросавших его с большой высоты на голову асексуальных взрослых. Я не мог позволить себе такой роскоши. Хотя и по назначению использовать реликвию не мог. «У тебя еще не выросло» – констатация факта, совершенная, когда меня «застукали» в момент очередного рассматривания маленького белого конвертика, могла бы с веским основанием относиться к процессу, но не к органу, который свойственно использовать в ходе процесса. От уточнений я, понятное дело, воздержался.