Долли (упрямо). Оставим мой возраст в покое. У меня красивый костюм?
Крэмптон. Красивый, красивый, детка. (Садится в знак покорности.)
Долли (не унимаясь). Вам нравится?
Крэмптон. Дитя мое, неужели ты не понимаешь, что мне не может понравиться подобный наряд, что я не могу его одобрить?
Долли (решив не давать ему спуску). Вы признаете, что он красивый, и все-таки он вам не нравится,—не понимаю! Мак-Комас (встает, скандализованный). Ну, знаете…
Бун, который все время слушал Долли с видимым одобрением, напускается на Мак-Комаса.
Бун. Нет, Мак-Комас, не перебивайте! У барышни совершенно правильный метод. (К Долли, очень настойчиво.) Продолжайте, мисс Клэндон, продолжайте!
Долли (поворачиваясь к Буну). Какой вы, однако, оглушительный! Вы всегда такой?
Бун (поднимаясь). Да. И не думайте меня сбить, барышня, вы для этого еще молоды. (Берет стул, на котором сидел Мак-Комас, и ставит его рядом со своим.) Садитесь! Долли повинуется, как зачарованная; Бун тоже садится. Мак-Комас, оставшись без места, садится на стул по другую сторону стола, около оттоманки.
Ну-с, мистер Крэмптон, факты налицо — оба факта. Вы только думаете, будто бы хотите, чтобы ваши младшие дети жили с вами. А на самом деле вы этого не хотите.
Крэмптон пытается возражать, но с Буном шутки плохи.
Нет, нет, не хотите. Вы только думаете, что хотите. Позвольте уж мне знать. Вы бы потребовали, например, чтобы эта барышня перестала наряжаться Коломбиной — вечером маскарадной, а днем светской. Но она никогда не перестала бы, никогда. Она думает, что перестала бы…
Долли (перебивая). Ничего я не думаю! (Решительно.) Я никогда не перестану носить красивые вещи. Никогда. Как сказала Глория тому человеку на Мадейре: «Никогда, никогда, никогда! Покуда трава не перестанет расти, покуда вода не иссякнет в земле».
Валентайн (вставая, в страшном волнении). Что? Что?! (Почти скороговоркой.) Когда она это говорила? Кому она это говорила?
Бун (откидываясь на спинку стула; солидно и снисходительно). Мистер Валентайн!
Валентайн (горячась). Не перебивайте меня, сэр! Это уже в самом деле серьезный вопрос. Я должен знать, кому мисс Клэндон говорила такие слова?
Долли. Может быть, Фил помнит. Фил, это который номер? Третий или пятый?
Валентайн. Пятый?!
Филип. Выше голову, Валентайн! Это был не пятый номер, а всего-навсего безобидный морской офицер, сверх программы, — самый смирный и терпеливый из смертных.
Глория (холодно). О чем, собственно, идет разговор?
Валентайн (совершенно пунцовый). Прошу прощения. Извините, что перебил. Я больше не стану мешать, миссис Клэндон. (Поклонившись миссис Клэндон, торжественно удаляется в парк, унося в груди бурю гнева.)
М-хм!
Филип. Ага!
Глория. Мистер Бун, продолжайте, будьте добры.
Долли (воспользовавшись тем, что Бун, грозно хмурясь, собирается с силами для новой схватки). Вот вы сейчас будете нас терроризировать, мистер Бун!
Бун. Я…
Долли (перебивая). Да, да, да. Вы думаете, что не будете, а вот будете. Я по бровям вижу, что будете.
Бун (сдаваясь). Миссис Клэндон, у вас очень умные дети, с ясной головой, прекрасно воспитанные. И я сознательно делаю это заявление. Не можете ли вы со своей стороны указать мне способ заставить их помолчать?
Миссис Клэндон. Долли, милая!..
Филип. Наш обычный грех, Долли. Молчок!
Долли зажимает рот рукой.
Миссис Клэндон. Ну вот, мистер Бун, пока они не начали…
Официант (вполголоса). Торопитесь, сэр, торопитесь!
Долли (с лучезарной улыбкой). Милый Уильям!
Филип. Тсс!
Бун (внезапно открывая кампанию вопросом к Долли). Вы намерены выйти замуж?
Долли. Я? Да вот Финч, например, называет меня по имени.
Мак-Комас (резко вздрогнув). Это ни на что не похоже! Мистер Бун! В том, что я обращаюсь к этой барышне по имени, нет ничего удивительного. Ведь я старый друг ее матери.
Долли. Положим, вы называете меня «Долли» в качестве старого друга моей матери; ну-с, а как вы объясните «Доротею»?
Мак-Комас встает с видом оскорбленного достоинства.
Крэмптон (встревожившись, встает, чтобы остановить его). Успокойтесь, Мак-Комас. Не будем ссориться! Наберитесь терпения.
Мак-Комас. Не желаю я набираться терпения! Крэмптон, вы проявляете самое жалкое малодушие. Я утверждаю, что это чудовищно.