Затем всё резко стихло, и я окунулась в давящую тишину. Шум прибоя приласкал мой слух, и я медленно повернула голову назад.
Вот она, моя свобода. Сделай лишь пару шагов и возьми её, окунись в неё с головой! В каменной арке уходящее солнце отбрасывало свои последние лучи, а океан мягко лизал песочный берег. Это так сильно ударило в мою голову, что проникло прямиком в сердце. Я стиснула зубы, чувствуя, как щиплет глаз.
Бам.
Первый удар по барабану заставил меня вздрогнуть.
Бам.
Второй удар заставил меня закрыть глаз, и свобода угасающими очертаниями утонула во тьме.
Бам.
Третий удар заставил меня склонить голову к рукам.
Бам.
Четвертый удар убил во мне последнюю каплю человечности.
Удары были медленные, затем постепенно набирали темп. Цитра говорила что-то своим воинам на своём певучем языке, треск огня рядом цеплял слух, а далекий-далекий шум прибоя угасал за звуками безумия. Цитра всё говорила, а моё сердце колотилось от накатываемого ужаса.
В такие моменты кажется, что жизнь заканчивается, и надежда медленно гаснет, как уголек, потерявший язычки пламени. Ты склоняешь голову в бессилии, готовясь к самому худшему — терпению, и твоё «я» опускается в глубины отчаяния и самоуничтожения. Но я была бы не я.
Когда один из них подошел ко мне, то получил мощный удар ногой в скулу. Место, куда выстрелил Алабама, отозвалось тупой болью, но это было неважно. Воин, которого я ударила, отшатнулся, но вернув взгляд ко мне, поиграл жевалками, а после бросился на меня. Без труда перехватил мои колени, сжав их со всей силы, вопреки моим сопротивлениям.
Я закричала раньше, чем это произошло, но даже собственного голоса мне было не узнать. Острая боль ослепила меня, я извивалась.
Я не понимала, что произошло. Он рухнул на меня, и я зарычала от отвращения, желая скинуть его на себя, но вдруг поняла, что он не двигается. Что-то мокрое растекалось на моей груди.
Я слышала крики, и дернула головой в сторону. Ракъят больше не сидели на коленях, они беспокойно носились вокруг, а когда я увидела красные пятна вдалеке и вспышки автоматных очередей, я готова была разреветься от переполняющих меня чувств.
Пираты, пираты, пираты!!! Ваас!
Несколько пуль просвистели и столкнулись с каменным алтарем, я почувствовала свободу рук, которые тут же прижала к груди и спихнула с себя ублюдка с простреленной головой. Внизу живота каждое движение отзывалось острой болью, но блеснул нож в поясе у насильника, и я тут же выхватила его.
Череда выстрелов слышалась всё более явно, я вновь оказалась в чертовом пекле, но чувствовала в себе такой приток сил, что мне казалось, я способна вырезать всей Ракъят собственноручно.
Но вдруг я вижу её. Лесная Богиня, застывшая в ужасе, что стояла спиной ко мне. Весь её мир рушился, гранатометы взрывали её многолетнее обиталище, пираты и наемники отстреливали её воинов, как котят, заключая их в круг, а она ничего не могла с этим сделать. Лишь только смотреть на разрушение своей Империи.
И в этот момент появляется Он. Возмездие в чистом виде, прозревший пастор на пепелище своего храма. Она, не увидев, но сразу почувствовав его присутствие, медленно поворачивает голову. Она не могла не почувствовать. Лживая, лживая девчонка, я знала, что ты не была со мной откровенна. Все твои ответы на мои вопросы отражаются сейчас в твоих глазах. Там пламя, кровь и ствол беретты, который направлен на тебя, и ты знаешь, что он не промахнется.
И когда звучит выстрел, она даже не пытается воспротивиться. Она как кукла, лишившаяся своей опоры, падает на каменную поверхность с глухим стуком, а её смерть сносит башню тем, кто был ей верен. С обезумевшими глазами, позабыв обо всём на свете, они бросаются на Вааса, но пираты, что рядом с ним, опаляют их пламенем огнемета, а Монтенегро даже пальцем не шевелит. Я вижу их, объятых пламенем, уносящихся прочь, а их истошный крик заставляет всё тело покрыться мурашками. А когда я чую запах жаренного мяса, живот вопреки всему начинает урчать, а к горлу подкатывает тошнота.
Оставшиеся воины спасались лишь побегом вглубь храма, но и там я услышала автоматные очереди. Пираты, словно стая гончих, кидаются вслед за ними даже без приказа, а Ваас всё так же неподвижно стоит на месте.
Вокруг стало тише настолько, что я слышала своё бешено бьющееся сердце и закипающую кровь. Крики и выстрелы доносились откуда-то из вакуума, а я и Монтенегро вновь остались наедине.
Он смотрел на труп сестры, и мне казалось, что в этот самый момент в нём что-то окаменело. Я могла лишь догадываться о том, что он чувствовал в этот момент, и мне вдруг вспомнилось, как он сунул в мою кобуру клинок Дэзи Николса. Я поняла, что чувства у нас были примерно схожими в этот момент.
Когда Ваас двинулся, я вздрогнула, но он направлялся вовсе не ко мне, а к ней. Сев на корточки, он вглядывался в неё какое-то время, затем стволом от беретты повернул её лицо на себя. Он попал ей точно промеж глаз, и я нервно хмыкнула, подумав о том, что ещё бы он просрал такой момент. Ювелирная работа.
Мой смешок привлек его внимание, и он, словно вспомнив обо мне, повернул голову. Внутри меня что-то истерично забилось, а всё тело затряслось, когда я увидела этот тяжелый, совершенно бесчеловечный взгляд. Зверь, настоящий зверь.
И вот этот зверь поднимается на ноги и медленно идет по направлению ко мне, сжимая в руке оружие.
— Не подходи! — рыкнула я, но он уже был передо мной, и я выставила клинок перед собой. Меня колотило от ужаса, а рука ходила ходуном, но он не двигался, и даже на нож не смотрел, а смотрел прямиком на меня, в мой глаз.
Внутри меня всё кричало о том, что он опасен сейчас больше, чем когда-либо!
Когда его рука коснулась моих рук, внутри меня что-то треснуло. Это прикосновение было необычным, далеко не ваасовским, и даже не грубым. Он слабо сжал мою руку, тогда как я почувствовала, как немеют мои пальцы от собственной хватки. Мои руки всё тряслись, но его были спокойными, теплыми и такими странно человеческими, что это разбило во мне что-то очень прочное. Он опустил мои руки с ножом вниз, не прибегая к силе, и, взявшись за клинок, забрал его из моих рук, словно и не сжимала я его, как сумасшедшая. Его беретта вместе с ним со звоном соприкоснулись с каменной поверхностью.
Я осталась совершенно беззащитной перед ним, но вдруг поняла, что и он был таковым. Мы смотрели друг другу в глаза, такие разные и одинаковые одновременно, боялись друг друга, ненавидели, но никак не могли остаться друг к другу равнодушными. Дрожь в теле немного притихла. Нас связывало нечто большее, чем остров Рук.
И я сделала свой первый шаг вперед. Дрожащими руками я коснулась его плеч и потянула на себя, и он оказался сверху, упираясь руками в камень алтаря. Моё сердце колотилось, я сама дрожала от ужаса пережитого, но я взяла его лицо в руки и впервые за всё время поцеловала. Он не знал, что это такое, он никогда не испытывал ничего подобного, и, конечно же не умел этого делать. Я чувствовала, как он напряжен от этого, потому что всю свою жизнь он понимал только язык звериной жесткости. А мне хотелось, чтобы он хоть на мгновение познал другой язык. И когда я осторожно прикусила его губу, он воспрял. Впившись одной рукой в мои волосы, а другой в моё бедро, он углубил наш поцелуй и сам прокусил мою губу. Я сдавленно выдохнула, и сжала пальцами его шею, поучаствовав, как он дрогнул надо мной.
Он помучился со своим ремнем, а после резко вошел, без прелюдий и всего прочего. Я вскрикнула от новой вспышки боли, но всё же обхватила его ногами, заставив углубиться. Пусть больно, чёрт с ним. Эта боль другая.