— Не пори чуши, Хьюз, — лениво сказала я. — Ты порой бываешь таким до мерзости сентиментальным, что тебя хочется прибить.
— Скучно смотреть на тебя, — неумолимо продолжал Хьюз, улыбаясь всё так же добродушно. — В своё время ты готова была головы всем поотрывать, чтобы отомстить, а сейчас слоняешься вся такая тухлая и бесцельная. Ты сдулась, Янг.
Я вдруг понимаю, что эти его слова никак меня не задели. Что толку? Хьюз всегда несет какую-то чушь, а мне настолько лень вникать в смысл, сказанного им, что даже сейчас внутри меня ничего не дрогнуло.
— Меня не волнует твоё мнение по этому поводу, — равнодушно сказала я. — Считай, как хочешь.
С этими словами я поднялась из-за стола и направилась было к выходу, как вдруг Хьюз заговорил:
— Ты всё просрала, крошка. Ты бы всех нагнула с твоим-то потенциалом, но предпочла стать тупой ноющей бабой.
Закрыв глаз на мгновение, я покидаю этот бар.
Пошел ты, Хьюз.
Рассвет на Руке несравним ни с одним трипом. Я не пробовала наркотиков, но этот факт, заложенный в моей голове подобно кирпичику в фундаменте, являлся одной из неоспоримых истин, приводящей к выводу, что сильнее наркотиков, чем «остров Рук» мир ещё не ведал. Слабые не выдерживают, сильные втягиваются.
Ну а я готова была покинуть этот остров, который стал мне так ненавистен.
В его недрах я оставила всё то, что было мне так дорого, последние сокровища, которые делали меня человеком и щипцами вытягивали из меня чувства. Этот остров отобрал у меня всё, что мне было дорого, однако сейчас я всё равно чувствовала какую-то странную пустоту. Клаус, Фрэнки, и даже мой простреленный глаз, всё это делало меня той, кем я была до нынешнего момента, ну а кем я была сейчас, я не знала.
Ответом для этого мне должны послужить мои новые вещи. P416, трофейная винтовка Клауса, с улетным оптическим прицелом, которой не было ни одного пирата на Южном острове; кукри с гравировкой леопарда, который находил смерть для всех своих хозяев, кроме меня; повязка на глаз, которую подарил мне садист и извращенец, спасший меня по каким-то совершенно неведомым причинам, и погнутый гвоздь, выкрашенный в белую краску, о котором я не знала ничего, но для меня было почему-то очень важным забрать его.
С этими вещами мне предстояло покинуть этот дьявольский остров.
— Ты собралась или как?
Обернувшись, я вперила взгляд в Хьюза, подходящего ко мне.
— Хорош сопли размазывать по этому отстойнику, — не дав мне договорить, сказал он, имея в виду лагерь Вааса, где мы сейчас и находились. — В порта все собрались.
— Ага, — только и сказала я и, последний раз взглянув на огромный глаз, нарисованный Ваасом на воротах склада когда-то очень давно, развернулась и пошла за Баком. Пора прощаться, Рук.
Мы шли молча какое-то время. Лямки рюкзака больно давили на плечи, а утро на Руке уже стало невыносимо жарким и душным. Про себя я с какой-то странной тоской почувствовала, словно возвращаюсь с плохого курорта куда-то домой.
Но куда? У меня уже давно не было дома.
Я взглянула на Хьюза и решила прервать молчание:
— Куда мы направляемся?
Он понял, что я имела в виду не какое-то местечко на островах, а потому чуть обернулся и одарил улыбкой.
— Тебе понравится, котенок, — ласково сказал он. — Поедем к моему приятелю, и так будет куда прохладнее, чем здесь.
Я подумала о том, что так привыкла к постоянной жаре, что перемена на более холодные места меня не обрадут. Но разве есть выбор?
— Я думала, что после смерти Хойта кто-нибудь обязательно займет его место, — задумчиво проговорила я. — Он создал большую империю.
— А толку-то, — фыркнул наемник. — Все поля сожжены, половина пиратов и наемников перебита Ракъят и какими-то психами, присланные этим мудилой Тхисараком. Не знай, на что он там рассчитывал, но место Хойта ему не занять. Остров подох.
Я подумала, что он прав, и ничего не ответила на это, но этого не потребовалось, поскольку мы уже вышли к порту. На мои глаза попался Джеймс, который внимательно наблюдал за всеми, кто заходит на борт небольшой яхты, призванной переправить нас прочь. Как всегда набирает инфу.
От меня не укрылось и то, что все они побросали свои тряпки, словно актеры, сбросившие свои костюмы и превратившиеся в обычную серую массу. Ни один из них не остался в привычном красном раскрасе. Ни один, кроме меня.
Эта мысль закралась ко мне сразу, как только мы вышли к порту, однако я не могла её облечь в нужную мне форму. Держа её в голове и пытаясь осознать, я машинально шла дальше, заглядывая в пустые лица мужчин, как вдруг ступив на песок, застыла. Бак, словно почувствовав то же, что и я, остановился в нескольких шагах от меня и обернулся.
— Что встала?
— Хьюз, — тихо позвала я, и тот повернулся лицом. — А где Монтенегро?
Пара мужчин, услышавшие эту фамилию, подняли на меня взгляд, но после молча вернулись к своим делам. Бак же, улыбаясь как-то странно, вернулся ко мне.
— А зачем он тебе? — поинтересовался он, не прекращая странно улыбаться.
И вдруг меня пробрала какая-то нездоровая дрожь от осознания собственной мысли.
— Вы что… убили его? — тихо шепнула я, с неверием глядя в его лицо.
Короткое молчание австралийца я восприняла верно, но это осознание так сразило меня, что я машинально сделала шаг назад.
— А чего ты ждала, лапочка? — улыбаясь, спросил Хьюз. — Чувак решил подогнуть под себя весь остров, но кому надо оставаться здесь, на этом пепелище? Монтенегро – бешенное животное, которое только и могло, что гоняться за туземцами, а гоняться здесь больше не за кем.
Хьюз сделал шаг вперед и, наклонившись ко мне, шепнул в ухо.
— А что уж говорить о том, как он обезумел после того, когда Храм Ракъят был сожжен…
Я дернулась от него, глядя на него так, словно он дал мне пощечину, а после обернулась, устремив взгляд в сочную зелень джунглей, словно ожидая, что Ваас привычной уверенной походкой сейчас выйдет из зарослей и надает всем пиздюлей. Но нет, листья только шелестели, скрывая где-то далеко в своих недрах тело того, кто торчал с этого острова сильнее, чем кто бы то ни было.
Я сглотнула и прикрыла глаз, чувствуя, как что-то неприятное шевельнулось во мне.
Мимолетное мгновение слабости. И я оборачиваюсь к Хьюзу с непроницаемым выражением лица, смело глядя в его глаза.
— Ясно, — только и сказала я и, обогнув его, направилась к лодке.
Больше Бак не подходил ко мне. Я чувствовала на себе его внимательный взгляд, но мое лицо оставалось беспристрастным. Когда мы отчалили, я осталась единственной, кто смотрел на удаляющийся остров. Никому не было больше до него дела, но я почему-то не могла так просто отречься от этого места. Наверное, всё потому же, что на нем своё последнее пристанище нашли дорогие мне люди.
Я сидела прямо на дне, вытянув ноги за борт и обхватывая руками свой рюкзак. Винтовка Клауса лежала рядом со мной, но сейчас она ничем не могла мне послужить.
Что-то вдруг отчетливо булькнуло в рюкзаке, отчего мое сердце пропустило удар. Я точно помню, что никаких жидкостей не клала туда, а потому с некоторой опаской тяну собачку, скользящую по молнии на рюкзаке.
И достаю банку, в которой плавает чей-то карий глаз.
Замерев, я гляжу прямо в радужку, и неверующе встряхиваю банку. Глаз перекатывается по дну, но я осознаю, что это мне не мерещится.
Я знаю, чей это глаз, хотя у меня нет никаких доказательств. Я знаю, почему он находится в моем рюкзаке, хотя у меня нет оснований так думать.
И я знаю, кто именно положил мне его туда, потому что… знаю.
Внутри что-то оборвалось. Последняя ниточка, связывающая меня с островом, который отобрал у меня всё, и, не в силах сдержать слез, я утыкаюсь лбом в банку и зажмуриваю единственный глаз.
Я думала, что в конце обрету спокойствие. Что Клаус, Фрэнки и я, под конец стоя на яхте и, так же как и пираты сейчас, не обращая внимания на удаляющийся остров, будем смотреть в горизонт, предвкушая то, как втроем мы вернемся в привычной жизни. В этой картинке не было мыслей о Ваасе Монтенегро. В ней не было ничего. Что могло бы причинить боль, то было как приятный сон, приснившийся однажды, играющий яркими красками, но со временем затухающий и выцветающим, как фотография на солнце. За этот снимок я крепко и отчаянно держалась до последнего, но в конечном счете я глубоко ошиблась.