— Я отреклась от этого имени давным-давно. Меня зовут Мэри, и тебе это известно.
Я чувствовала волны безумной ярости, распространяющиеся по воздуху сквозь железные прутья, проникающие прямо под кожу, словно хорошо заточенный нож. Но я вдруг почувствовала такое спокойствие, что эти самые волны не могли причинить мне никакого вреда. Он был опаснее, чем когда либо, и я находилась в его власти, но я его не боялась.
— Это ложь, — в его шепотке был слышен смешок. — Ты никогда не покинешь своей шкуры, в которую куталась на моём острове, словно в щит.
Вопрос, который он задал, вдруг сам по себе обрел ответ, но меня это никак не задело.
— Ты тоже, — шепнула я. — Тоже застрял в своей шкуре, и не мог выпутаться из неё, как из колючей проволоки.
После этой фразы он бы наверняка втащил бы мне, а я бы следом накинулась на него, но сейчас всё было иначе. Он оставался на месте. Мне было невдомек, что сейчас происходит у него в голове, но я понимала, что оказался он в Кирате только ради того, чтобы узбавиться от ещё одного якоря, тянущего его в бездну. И он бы не успокоился, пока не увидел мою смерть.
— А Хьюз был прав, — хмыкнул знакомый голос. — Ты и в самом деле сдулась.
Я почувствовала, как слегка дрожащие губы исказила улыбка, и я чуть наклонила голову, стараясь вглядеться в глаза безумию.
Всё было подстроено.
— Мне совсем не больно, Ваас, — тихо сказала я. — Ты тоже не сможешь меня этим задеть.
Он какое-то время не шевелился, должно быть, вглядываясь в меня, а после потянулся рукой в карман и вытащил оттуда связку звенящих ключей. Я со слабой улыбкой наблюдала за тем, как он открывает старый заржавевший замок, как с режущим скрежетом раскрывает дверь клетки, а после сам медленно заползает внутрь. Я заворожено смотрела на дикое и опасное животное, чьи мускулы плавно перекатывались под кожей, а шрамы несли в себе боль и безумие этого чертового мира. Слабый лучик света мелькнул на его лице, и я, наконец, смогла присмотреться в глаза своего безумия. Безумие носило отросшие волосы, закрывающие лицо, но не старый шрам, к которому прикоснуться когда-то удавалось лишь мне и несостоявшейся убийце. Безумие было с той же бородкой, которая так неприятно кололась когда-то, когда на алтаре я подарила ему тот единственный поцелуй. И безумие обзавелось новым сочным шрамом, ещё более устрашающим, чем старый: начинающимся от уголка губ и уходящий к уху, что искривляло рот.
Я выдохнула, а после поняла, что смотрела на него, задержав дыхание.
То, что я хотела сделать, было сродни тому, как человек просовывает руку в клетку, чтобы погладить тигра. Я снова коснулась двумя пальцами его шрама, ожидая того, что он оттолкнет меня, но он не шевелился, вспоминая, похоже, то же, что и я.
Почему он позволял мне это делать? Я не могла знать до конца, но догадывалась, что эта его слабость: последний прощальный подарок, и будь кто тут рядом, н бы не позволил этого. Нынешний миг принадлежал нам двоим, и он был не похож на тот, что был на алтаре, когда обоим было плевать, увидит ли нас кто.
Проведя пальцами по всей длине, я вновь прочувствовала каждую неправильную выпуклость, а после коснулась его уха, отчего он вздрогнул. Я опустила руку, и она с глухим стуком соприкоснулась с дном моей клетки.
— Что, Ваас, вернулся ко мне? — прошептала я с намерением его выбесить, чтобы он уже совершил то, зачем пришел сюда.
Монтенегро молчал какое-то время, а после снова спросил:
— Знаешь, почему я здесь?
— Конечно знаю, — выдохнула я, чуть приподнял голову и устраиваясь поудобнее, вглядываясь в него. — Растянешь удовольствие? Или закончишь быстро?
— Растяну, пожалуй, — на его лице впервые появилась та самая старая ухмылка, но даже она была уже не той из-за нового шрама, мною окрещенного только что. Внутри что-то защемило так запредельно, что я вновь улыбнулась ему и, подавшись вперед, замерла в сантиметрах от его лица, глядя прямо в его глаза, в которых была зелень джунглей, обрастающих наш с ним остров Рук. Как же так вышло, что играя с этим животным и заставляя его делать то, что хочу я, сама же оказалась в его клетке, такая жалкая и слабая, как никогда?
Вот оно, моё безумие. Моё возмездие.
Недостающая деталь.
— На лучшее, — прошептала я прямо в его губы, — я надеться и не смела.
Соль. Океан. Джунгли. Кровь.
Его вкус совсем не изменился, и ни один шрам не в силах это изменить. Я удерживала его лицо рукой, целуя второй раз жизни, а он так же окаменел, как и тогда, потому что не знал иного языка, кроме жесткости, которым он владел в совершенстве. И его было жаль, этого избитого жизнью злого человека, который в этот горький момент оказался вдруг таким похожим на меня.
Я оторвалась, но руку не убрала. Под ней был шрам, но рукой он был скрыт. Не было возможности сдержаться, а потому улыбнулась вновь.
Но в этот момент мир рухнул. Мы вздрогнули оба, потому что грохот миномета в тьме и тиши означал ничто иное, как конец света. И по его лицу я видела, что он понимает.
— Ты упустил шанс растянуть удовольствие, Монтенегро, — прошептала я, а моя рука соскользнула с его щеки, вновь обнажая этот шрам.
— Ошибаешься, amable, — хрипло сказал он, а в поле моего зрения блеснуло что-то.
Я не решалась опустить взгляд, однако эта сцена оказалась мне такой до боли знакомой, что я всё же сделала это.
Кончик вульгарного кукри коснулся моей кобуры, а после плавно вошел в своё лежбище, недостающей деталью моего механизма заставляя сердце биться чаще.
Всё равно, что последний секс.
Ваас взглянул на меня в последний раз и покинул клетку, оставив дверцу открытой, а я, глядя в его плечистый и внушительный силуэт готова была разреветься от переполняющих меня эмоций, потому что всё это до боли напоминало мне о тех днях, где я шла за ним и купалась в безумии. Омерзительных днях, в которых сама жизнь, само живое кровью сочилось сквозь мои пальцы, заставляя меня чувствовать себя тем же.
Мы оба извращенны этим паршивым миром. И Цитра была глупой, говоря о том, что моя душа не окрасилась грязью. Все души на том острове отданы Дьяволу.
Что Ваас? Угасающий огарок свечи, фителек которого должен вот-вот коснуться расплавленного воска. Я видела этот крошечный огонек в его глазах, и он принадлежал человеку, который стал для него хуже любого наркотика. И Монтенегро так хотел избавиться от очередной своей зависимости...
Я смертельно устала, но улыбаюсь так, как не улыбалась все годы в этой истерзаной стране. Я устала, а потому поднимаюсь, держась за рукоять своего кукри и вылезаю из этой клетки вслед за ним.
И мы выходим вместе.
Бойня уже началась и, выйдя на воздух, мы попали в самый эпицентр. На секунду я замираю, впитывая в себя звуки этой битвы, стрельбы, грохота, запах свежей крови я вдыхаю как запах горного воздуха и понимаю, этого мне и в самом деле не хватало.
Мы все оказались не более, чем больными созданиями, торчащими на убийствах не меньше, чем Ваас на коксе когда-то.
Свои пули я нашла прежде, чем успела убить кого-то. Три пули, которые я должна была получить долгие годы назад пронзили тело, устраиваясь где-то внутри. Ноги подкосились, после чего я рухнула на горячий песок, на секунду выпадая из реальности. В ушах ничего, кроме шума прибоя, который, конечно, слышен за сотню километров отсюда.
Это не воображение, верю я, это реальность.
Я чувствую присутствие Вааса, как если бы чувствовала, как сотня микроскопических игл пронзали кожу. Он где-то тут, рядом, рухнул спустя вечность, выполнив своё предназначение. Мне хочется найти его руку, но я сгребаю лишь песок, и чувствую, что всё нормально. Этого достаточно.
Монтенегро вернулся домой, а я пошла следом за ним, потому что я не знала, какое ещё место бы я смогла назвать своим домом.
— Вот и всё, Клаус, — шепчу я, чувствуя, как единственный глаз слипается от колоссальной усталости, а кровавое небо утопает во тьме. — Это всё.