Ну, а потом, как всегда. Менты, обезьянник, но меня, тут же отделили, и пока их там всех молотили, меня и пальцем не посмели тронуть. Наоборот, разрешили лежать и куда надо выводили. А затем я, попала в сказку!
Но сначала меня, под улюлюканье всех их раздели и окатили из шланга, да одели в халат уборщицы. В таком виде меня и забрали те люди, кто меня заказали. Я даже не успела Шапокляк, напоследок, сказать спасибо и поблагодарить!
Меня увезли, поместили в подвале какого-то частного дома. Потом разрешили под душем с горячей водой и мылом, и даже шампунем! А я не мылась до того месяцами…
А они все никак не могли меня вытащить из-под горячей воды. А кто же они?
Да, чья-то охрана, как я поняла, от вида таких отмороженных парней. Им ничего не надо и даже голую бабу! Потом я, как вышла, то мне.
Я даже представить себе не могла, какая же я стала? Стою голая перед зеркалом и не могу одеваться, все на себя смотрю и даже они мне не мешают, себя не узнаю!
Так что, эта девушка, с такими глубоко запавшими тревожными глазами и красивыми волосами, да такая бледная, с большой отвисающей и полной грудью, да такая худая, которую я вижу в отражении, это я?
— Это я? — спросила и от чего-то, к ним повернулась.
Их двое и оба стоят и разглядывают с любопытством меня!
Меня? Так это я стала такая, что эти два истукана не могут от меня отвести свои стеклянные и водянистые глаза?
— Это я? — еще раз, но теперь уже с хрипотцой и волнением переспросила их.
— Ты, ты! А ну, одевайся и живо! — и, подталкивая меня, один из них потянул за какие-то шкафы для рабочей одежды.
Я уже думала, что он сейчас на меня? Приготовилась дать ему отпор и даже задумала его покусать, как тех бомжей в подземельи.
Но он, поставил большую хозяйственную сумку на стол и стал доставать их нее…Боже!
Я такой красивой и удобной женской одежды не носила еще никогда: и белый атласный лифчик, правда, довольно тесный, и красивые черные с кружевами трусы, но те моего размера, комбинация черная, платье полушерстяное в шотландскую клетку, носки белые и мягкие тапочки.
Ой, и как же мне хорошо! Еще бы поесть чего? Спросила, а мне, что ты хочешь? И я, набрав воздуха и со страхом:
— Эх, мне бы рыбы поесть? — почему-то ее так захотелось мне.
— Сиди, жди! А пока ножницы возьми и ногти свои при мне, состриги. Ну, ты поняла, баба-яга?
Мне стало стыдно и я отвернувшись, наверное, минут десять все стригла и подправляла себя. А потом я одурела от запаха и вида еды!
А когда я, третью порцию молча смела, то те парни даже переглянулись.
— Ну и дела? Ты откуда, с какого голодного края сорвалась?
Я им не говорю, а мычу, рот занят пищей и показываю пальцем в пол. Прожевала и бубню:
— Я оттуда, из-под земли! Крыса я, с тепловухи мы!
— Кошка, дранная ты! Хотя, если будешь умная, то можешь стать кошкой, которая гуляет сама по себе…
И пока он мне говорит, я его, слушая, все жую и жую, что мне второй приносит и смотрит с недоумением…
— Ты все, поняла? Повтори?
— Самой не двигаться, рот не открывать и делать, что мне велят. Так, кажется? — заученно им бубню, пережевывая жадно еду.
— Смотри-ка, какая ты? А теперь, на горшок и спать! Утром тебя отведет он, он же будет тебя охранять, что надо попросишь его. Поняла ты, гулящая Кошка? Да, и забери ночную рубашку, и вот еще, что, забирай бабские штучки, затычки и что-то еще, забирай всю коробку сразу! Буду я еще тебе выдавать прокладки, затычки и всякие бабские щитрости …
Как заснула, не помню, но сон снится и такой правдоподобный…
Будто бы я, так же ела, спала в какой-то кельи, а потом у меня молоко, так и потекло…И я, во сне говорю себе, это от того, что я так много поела…Вот грудь и выросла в два раза и как заболела…Но тут, на меня налетела охрана и кто-то из них говорит мне во сне.
— Ну, вот, что Кэт? Ты теперь Кэт, запомни! Больше ни звука и не шевелись, что скажут, то и выполняй. С себя все снять и стой так. Я позову. И не вздумай повязку снять с глаз. Убью, ты меня поняла? Повтори? А за молоко не беспокойся, его все до капли… Повернись, не туго? Все, пошли…
И я, как стала шагать, то мне просто мука!. Грудь руками поддерживаю и чуть ли не плачу от боли при каждом шаге и мне даже нет никакого дела не до кого, лишь бы облегчить мои страдания…
По тому, как стало прохладно, и следом послышались голоса, даже женский смех я поняла, что меня привели в какой-то зал.