В этих глубинных слоях каждая следующая эпоха видит свое. Греки и римляне в человеке находили ум; христианство – прежде всего душу; общество потребления благ замечает в нем только пол.
Античное представление о человеке как о «чистом уме», т. е. как о чем-то таком, что может быть до конца выражено при помощи логики и грамматики, утраченное после победы христианства, снова вошло в силу к XVIII столетию. Человек показался прозрачным, до конца ясным и предсказуемым; жизнь, однако, показывает, что человек больше логики и грамматики, ими не исчерпывается и до конца не выражается.
Вопрос о душе – вопрос о христианстве. Если принять, что душа – то робкое, пугливое, детское, чуткое, вещее, что глядит на мир нашими глазами, то христианство есть религия души. Оно ее открыло; оно все о ней и для нее. Античность знала в человеке только ум, вооруженный чувствами. Или ум, или безумие: ничего другого в человеке быть не могло. «И что станет с тем, кто возненавидит разум?», спрашивал Платон. Церковь увидела в человеке душу и развенчала ум и служащие ему чувства. Это предопределило последующие события: надолго, вплоть до восстания ума во времена Возрождения и до мятежа чувств в наши дни.
Ум, пол, душа… Даже если эти первоначала условны, они полезны и необходимы; с их помощью мы разделяем сплошной поток переживаний, о котором говорилось выше, на отдельные части, доступные наблюдению. Что же мы видим?
Ум, вероятно, самая внешняя и служебная человеческая способность. Его дело – общение с внешним миром и толкование чудес и загадок мира внутреннего (если только он способен их замечать, что бывает не всегда). Там, где ум направляет свои усилия исключительно на внешнее, мы видим науку; там, где его исключительно занимает внутреннее – религию. Ум, подобно аэростату, плывет по кромке двух миров, и оба для него недостижимы, над обоими он только наблюдает со стороны.
Значение этой служебной способности в наши дни сильно переоценивают. Целая философия (вернее, целое практическое жизнепонимание; у нашего времени нет философии) построено на представлении о человеке как о существе мыслящем и ничем, кроме мышления, не занятом. Дальше в среде умопоклонников начинается раскол: одни приписывают уму самозаконность и свободу, а другие – порабощенность инстинктом. Целые утопические мировоззрения строились на положении о полной разумности, познаваемости, прозрачности человека. Надо только освободить его (от «пут» религии, морали, общественного порядка), и он никогда и никому не причинит зла. Социалистическую утопию сменяет либеральная; но человек, сколько его ни освобождай и ни корми, никак не хочет делаться от этого выше или нравственнее, разве что воздерживается от слишком явных злодейств, боясь закона.
Раздумывая над этим, западная мысль пришла к новому заключению: человеческий ум – ненужные крылья, данные неспособному летать существу. Он не освобождает человека от власти внеразумных побуждений, но только учит их скрывать; но и скрытые, они определяют все наши поступки. С легкой руки Фрейда, главным, сильнейшим из этих скрытых побуждений считается зов пола. Даже в духовности его последователи видят улучшенную и очищенную эротику. Против этого утверждения можно сказать, что в нем только часть истины. Дух и Эрос действительно связаны, но в ином порядке. Эротика есть сниженная, упрощенная разновидность духовности.
Думаю, это нуждается в разъяснении. На вопрос: «Что есть эротическое?» можно ответить: «То прекрасное, которое не нравственно». Эротическое имеет очень мало общего с продолжением рода; оно – не от впечатанного в плоть «плодитесь и размножайтесь». Эротическое – плод работы духа (или, скажем так, высших способностей) над темным чувством; одушевление бесформенного, безличного; работа эстетики над материалом, никакой эстетики не знающим.
Можно сказать и так: переживания пола – преломление в атмосфере духа лучей, идущих из далекой и чуждой ему области. Переживания пола сплошь чужды уму и воспринимаются им или как требования животной природы, над которой у наших высших способностей нет власти, или как плоды труда наших высших способностей над этой первобытной природой. Ум может принимать или отвергать эти загадочные лучи из глубины; может искать их смысла; но его страсть к диалектике не находит в них пищи. Чистый, свободный разум – тот, который очистился от всяких влияний из глубины, в том числе и от переживаний пола, и ограничился миром чисел. Чем больше его достижения на этом пути, чем больше он замыкается в пределах доказуемого, тем дальше он от своей почвы и тем большей опасности он подвергается.