Привнесение возбуждения в достаточно праздные и достаточно сытые массы – дело нетрудное и всегда могущее быть повторенным, был бы только класс относительно образованных и достаточно свободных людей, подчинивших свои умы той или иной спасительной идее, т. е. такому набору ценностей, который следует любой ценой навязать обществу ради его же блага. Этих людей можно назвать «политическими активистами» (прошу прощения за птичье слово), а их мировоззрение – «активизмом».
Я не зря упомянул об «относительной» образованности, вернее, «полупросвещении» (слово, употребленное еще Пушкиным по отношению к Радищеву). Напомню пушкинское определение полупросвещения: «Невежественное презрение ко всему прошедшему, слабоумное изумление перед своим веком, слепое пристрастие к новизне, частные поверхностные сведения, наобум приноровленные ко всему». На этой и только на этой почве вырастает «активизм», независимо от его окраски: социалистической, расовой или либеральной.
Еще не так давно это как бы религиозное по внешним признаком движение звалось социализмом. О внешнем сходстве социализма и религии не раз говорилось. С осуждением или одобрением указывали на то, что социализм есть религия наших дней; говорили даже, что «Христос был бы социалистом». Но имя «социализма» очевидно устарело. Социалистические верования («рабочий класс» как носитель окончательной истины, последняя схватка с «буржуазией», построение «нового общества») – забыты. Как же определить этот внутренний склад?
Легче всего это сделать, противопоставив его иному внутреннему складу: религиозному. «Религию», правда, мы будем понимать не в смысле «веры» во что бы то ни было – это определение и вообще неверно (потому что всякое глубокое мировоззрение основывается на вещах, выходящих за пределы повседневного опыта, то есть, строго говоря, на вере – и мировоззрение ученого, скажем, не является исключением), и не подходит для нашего исследования. Проведем границу иначе: определив религию как мир невидимых и, что наиболее важно, внутренних ценностей. «Активизм» прямо противоположен такому мировоззрению: он все побуждения и цели выталкивает наружу, за пределы личности; живет только противостоянием. Уберите мир от верующего, и тот не утратит внутренней полноты; уберите мир от активиста, и тот лишится точки опоры.
Можно сказать и так: христианин всегда помнит о противоречии между своими личными ценностями, желаниями, удобствами – и ценностями Евангелия. Это противоречие – причина его нравственного движения и всех его существенных поступков. У активиста нет таких ценностей, которые упраздняют или хотя бы ставят под сомнение желания и удобства его частной жизни; иначе сказать, для «активизма» человек чувствует себя всегда созревшим; активист никогда не бывает «недостоин» или «неготов». Одним словом: если христианина прежде всего заботит собственное поведение, то внимание активиста приковано единственно к поведению других.
И так еще можно сказать: в центре религии – вопрос об осмысленности жизни; поиск смысла и утверждение на его почве; в центре активизма – уверенность в бессмысленности или, хотя бы, в дурном устройстве жизни, в том, что надо «всё поменять», чтобы эта жизнь стала хоть сколько-нибудь терпимой.
Сила активизма в его направленности на внешние цели. Все его разновидности воспламеняет мысль о том, что можно назвать «внешним освобождением» человека; тогда как высшие религии имеют в виду освобождение внутреннее; и даже если иудаизм или ислам не говорят явно о том, что подчинение заповедям есть путь к освобождению от греха, они это подразумевают.
Но всё же, говоря о религии, я имею в виду в первую очередь не магометанство или буддизм, но христианство. Активизм существует (во всяком случае, зародился) только в христианском мире, и каким-то образом дополняет христианство и одновременно отталкивается от него. Без отвержения христианского мировоззрения, понимаемого как «проповедь покорности, ложного смирения, самоуничижения», его трудно вообразить. Активизм означает кипение на поверхности личности при полном спокойствии в глубине. К тому, что в глубине, ко всякому внутреннему смыслу активист равнодушен, если не враждебен. Впрочем, неверно было бы подумать, будто активист непременно враг религии. Совсем нет. Возможен и активист религиозный; яркий пример такого – патриарх Никон. Острое внимание к внешности, к форме, яростная деятельность ради этой внешности и, наконец, охлаждение и равнодушие («обои книги хороши, по каким хочешь, по тем и служи»). Активизм – порок (или особенность развития) духа; его причины глубже приятия или неприятия религии самой по себе. И в то же время он говорит о неспособности поклоняться чему бы то ни было «в духе и истине», п. ч. такое поклонение учит вниманию прежде всего к себе и своим делам, и вообще делает человека более мирным.