К этому дню я потом не раз мысленно возвращался, анализировал его. Мы еще до войны, по опыту воздушных схваток с японскими летчиками в Монголии, с фашистами в небе Испании, знали: молодежь теряется в первом бою. И все же, по-видимому, не все сделали для того, чтобы первая встреча с противником прошла более или менее успешно. Говоря современными терминами, не моделировали характер летчика, манеру его поведения в настоящем бою. И, наверное, зря. Конечно, реальный бой вскрывает многое. Но познавать себя, готовить к решающей схватке надо задолго до нее. По-видимому, не хватало многого для выполнения незыблемого армейского правила – учить тому, что необходимо на войне. Думается, недостаточно внимания уделяли формированию истинно бойцовских качеств: хладнокровия и осмотрительности, дерзости и разумной оценки обстановки, сметки и инициативы. Мешали ковать эти качества парадность, боязнь даже разумного риска в мирной учебе, зачастую шаблонное представление о будущем бое. Мешала и излишняя самоуверенность в успехе каждого боя, каждого вылета по принципу: «Раз это мы – значит победим!» Это приводило вольно или невольно к недооценке противника, что всегда опасно. Высокие морально-политические качества бойца обязательно должны подкрепляться твердыми военно-техническими навыками, умением владеть собой и техникой, знанием противника.
Вернусь к событиям того периода.
Немецкое и румынское командования сосредоточили в городе Яссы и в его районах большое количество войск и боевой техники. Отсюда готовилось нанесение удара по Молдавии через Унгены на Кишинев и Тирасполь. Воздушные разведчики нашего и кишиневского полков вскрыли эту сильную группировку противника. Мы с Дьяченко только что вернулись с разведки. В Яссах враг вел себя спокойно, не ожидая удара авиации.
И вот уже наши бомбардировщики, девятка за девяткой, идут на цель. Моя пара, дозаправившись горючим, тоже взяла курс на Яссы. Там вся наша эскадрилья во главе с Атрашкевичем сопровождает бомбардировщиков. При подходе к городу я увидел поднимающиеся к небу клубы дыма, а внизу огненные языки пламени. Огромный костер из вражеской техники.
Барражируем в небе, внимательно ведем поиск, готовы к возможному появлению «мессершмиттов». Ниже нас, среди дыма, продолжали сбрасывать бомбы девятки СБ. Вокруг них возникали сотни разрывов зенитных снарядов. Нам хорошо видны эти безобидные на вид белые хлопья. Вдруг один из бомбардировщиков вспыхнул и пошел вниз. Он упал в самое пекло дыма и огня. Злость на гитлеровских зенитчиков охватила меня. Покачиванием крыльев предупреждаю Дьяченко и круто пикирую на батарею зенитных пушек. Мой ведомый уверенно идет следом.
Еще по прежним вылетам в Яссы я знал, где стоят зенитки. Да и сейчас обнаружить их было нетрудно – языки пламени, вылетающие из стволов, хорошо видны сверху. Несколько штурмовых атак разогнали расчеты батарей по укрытиям. Мы с Дьяченко пошли в набор высоты. Мимо нас проскакивает появившийся откуда-то «мессершмитт». Разворачиваюсь на него неглубоким виражом, как бы заманивая в бой, стараясь подставить врага под удар Дьяченко. «Мессер» клюнул на приманку, стал разворачиваться на меня, не замечая ведомого. Дьяченко действовал четко и уверенно. Он прошил очередью Ме-109, и гитлеровец крутой спиралью упал на землю.
Как обрадовала меня эта удача моего ведомого. Он лично сбил первого вражеского истребителя! Победа повышает престиж летчика перед однополчанами, вызывает доверие командования. Но самое главное, вселяет веру летчика в себя и в свое оружие. С этого начинается настоящее становление воздушного бойца. В таких схватках куется характер, исчезают робость и неуверенность. Даже внешне летчик, имеющий личные победы, выглядит иначе. Он смелее судит 6 бое, у него появляются свои взгляды, свои любимые приемы и формы маневра. И это правильно.
На аэродроме осмотрел свой самолет – пробоин не было. Но веселое настроение испортил доклад Вахненко.
– Товарищ командир, вам до вечера вылетать не придется. Самолет поврежден. Как в воздухе работал мотор?
– Нормально! А что случилось? – с тревогой спрашиваю его.
– В сопло угодил осколок зенитного снаряда и повредил лопатки нагнетателя. Не волнуйтесь! К вечеру все исправим.
– Не хватало еще этой беды.
– Это не беда, товарищ командир, другая хуже… – Иван Вахненко замолк и, отвернувшись, смотрел мимо меня.
– В чем дело?.. Если начал, то досказывай.
– Вы слышали, что с Мироновым?
– Нет! Говори же! Ну рассказывай, не терзай душу…
– Миронова больше нет. Умер в больнице, его вчера похоронили.
Это сообщение оглушило, словно обухом ударило. К горлу подступил комок, мешавший мне не только говорить, но и дышать. «Костя! Друг мой! Как же так?» – мысли о гибели» не укладывались в сознании. На командном пункте узнал все подробности нелепой гибели Миронова.
Один из «бывалых» летчиков настоятельно советовал подчиненным отрезать привязные ремни в кабине, так как они, якобы, сковывают движения, мешают осмотрительности в бою.
Плохо закончилось для Кости легкомысленное отношение к советам «бывалого летуна». Вечером перелетали в Маяки. На самолете кончилось горючее. Костя решил сесть вынужденно с выпущенными шасси. Самолет попал в канаву и скапотировал. Миронова выбросило из кабины, и при падении он сломал себе позвоночник. Самолет спас, а сам погиб.
Тяжелая была для меня эта потеря. С Костей мы были как родные братья. Все у нас было вместе. Жизненного и авиационного опыта у меня было, конечно, побольше, и друг всегда прислушивался к советам. К сожалению, в начале войны не оказалось рядом доброго товарища, чтобы предостеречь от ошибки. Образ этого замечательного товарища, смелого летчика навсегда остался со мной.
Вечером в полк вернулся Павел Павлович Крюков со своим ведомым. Напомню, что они еще в первый день войны вылетели на разведку в район Плоешти. Как летчики и предполагали, у них не хватило горючего на обратный путь, и они вынуждены были сесть, едва перелетев границу с Румынией. Конечно, все были довольны, что Пал Палыч (как мы дружески называли Крюкова) и его боевой товарищ, которых мы уже считали погибшими, вернулись в часть.
Тяжелый боевой день был позади. Требовалась и разрядка. Полковые остряки задали Крюкову кучу иронических вопросов.
– Пал Палыч, что-то ты загостился у господина Антонеску? Как там поживают король и королева? На прием не приглашали?
Пал Палыч умел поддержать такую беседу.
– Ну как же! – заверил он. – В нашу честь устроили фейерверк. По всему маршруту. Потом выслали почетный эскорт из трех пар «мессеров». Мы весьма довольны приемом…
А потом перешел на обычный тон:
– Натерпелись. Еле перетянули границу, а там и наша пехота порадовала. Все изучали: не немецкие ли мы шпионы. Пока не обругал как следует, все приглядывались.
Шутки в адрес Крюкова закончились только с приходом командира полка. И настроение сразу сменилось. Сообщение майора Иванова о полученном графике действий на ближайшие дни насторожило всех нас. Командование дивизии поставило задачу сковать действия вражеской авиации с аэродрома Романы путем нанесения ударов по нему отдельными звеньями в соответствии с графиком. С рассвета и до половины дня налеты по аэродрому через каждые два часа должны осуществлять звенья кишиневского полка, а во второй половине дня – мы. Все притихли. Каждый думал о предстоящей задаче.
Я мысленно представил себе обстановку на аэродроме Романы, с которой уже был знаком при разведывательных полетах. Десятки зенитных батарей: пушки, «эрликоны», пулеметы. Вспомнил шапки разрывов снарядов крупнокалиберной зенитной артиллерии, трассы очередей… Они в памяти. Но нам не впервой действовать по таким объектам.
Главное же в том, что противник по графику наших вылетов, через три-четыре налета, разгадает замысел. Наши тройки будут встречены барражирующими вражескими истребителями, хорошо организованным зенитным огнем. Нельзя же считать противника дураком! По-видимому, принимая это решение, в штабе дивизии не имели представления о том, что такое аэродром Романы и как он прикрывается зенитными средствами. Наверное, исходили из наших зенитных ресурсов. В тот период, к сожалению, на нашем аэродроме не было ни одного зенитного пулемета.