И поскольку нынешний вечер им предстояло провести вдвоем, Иоэль позволил Кранцу похозяйничать в своем холодильнике и приготовить холостяцкий ужин на двоих: хлеб, сыры, йогурт, яичница с колбасой. Тем временем сам он составлял список покупок на завтрашнее утро, чтобы мать его, дочь и теща, вернувшись из Метулы во второй половине дня, нашли холодильник полным. И размышлял над тем, что ремонт задней фары обойдется в несколько сотен шекелей, а ведь в этот месяц он уже потратил немало денег на обустройство сада и сооружение нового навеса, а на очереди — солнечный бойлер, снабжающий дом горячей водой, новый почтовый ящик, кресло-качалка, а быть может, и два таких кресла — они будут стоять в гостиной — и, наконец, новое освещение в саду.
Кранц заметил:
— Я слышал от Дуби, что он тут у тебя немного поработал садовником. Молодчина. Может, откроешь мне фокус-покус, который приводит его в движение, чтобы он и в нашем саду что-нибудь сделал?
— Послушай, — Иоэль чуть помедлил, по обыкновению оставив вопрос без ответа и перескакивая на другую тему, — послушай, как там с квартирами? Больше продают? Или покупают?
— Смотря где…
— В Иерусалиме, например.
— Зачем тебе?
— Я бы хотел, чтобы ты съездил для меня в Иерусалим и выяснил, что смогу я получить за трехкомнатную квартиру в квартале Тальбие — гостиная, две спальни, да еще маленькая студия. Квартира сдана, но договор о найме вот-вот закончится. Я тебе все подробно расскажу и дам все бумаги. Погоди! Я не закончил. Есть у нас в Иерусалиме еще одна квартира, двухкомнатная, в самом центре Рехавии. Уточни, пожалуйста, сколько она может стоить. Я, разумеется, возмещу тебе все расходы, поскольку ты, возможно, будешь вынужден провести в Иерусалиме несколько дней.
— Ей-богу, Иоэль. Постыдись. Я не возьму у тебя ни гроша. Мы друзья. Но ты что, в самом деле решил избавиться от своего иерусалимского имущества?
— Погоди. Это еще не все. Я хотел бы, чтобы ты выяснил у твоего друга Крамера, не продаст ли он мне этот дом.
— Скажи, Иоэль, что-то стряслось?
— Постой! Вот еще что. Я хотел бы, чтобы на этой неделе мы подскочили в Тель-Авив и проверили одну квартирку, мансарду на улице Карла Неттера. До города рукой подать, как ты говоришь.
— Минутку. Дай мне дух перевести. Попытаться понять. Ты намерен…
— Стоп! Кроме того, я собираюсь снять здесь, поблизости, однокомнатную квартиру со всеми удобствами и отдельным входом. Где можно было бы укрыться от посторонних глаз.
— Девушки?
— Только одна. Максимум.
Кранц — голова склонена набок, рот приоткрыт, рубашка взблескивает — встал со своего места. И вновь опустился на стул еще до того, как Иоэль успел распорядиться: «Сядь!» Вдруг вытащил он из заднего кармана брюк маленькую коробочку, положил в рот таблетку и вновь засунул коробочку в задний карман, пояснив, что это лекарство, антоцид: яичница с жареной колбасой вызвала легкую изжогу.
— Может, и тебе нужно? — И рассмеялся, и сказал, обращаясь скорее к самому себе, чем к Иоэлю: — Во дает! Пертурбация!
Затем они выпили еще кофе, обсуждая некоторые детали. Кранц позвонил домой, попросил Дуби приготовить кое-что к завтрашнему приезду матери, поскольку он задержится у Иоэля допоздна и, возможно, прямо отсюда отправится на дежурство в больницу, а завтра утром Дуби должен будет разбудить его в шесть, чтобы он успел пораньше пристроить машину господина Равида — иначе говоря, Иоэля — в гараж Гуэты, где Иоав Гуэта поставит заднюю фару без очереди и возьмет за это полцены:
— Значит, не забудешь, Дуби…
— Минутку, — Иоэль прервал Кранца, и тот прикрыл трубку ладонью, — скажи Дуби, чтобы заскочил ко мне в свободное время. У меня к нему дело.
— Пусть приедет сейчас?
— Да… Нет… Пусть приедет через полчаса. Когда мы с тобой закончим работу над моим планом круговорота квартир.
Когда через полчаса на маленьком материном «фиате» появился Дуби, его отцу уже пора было вступать на ночное дежурство, которое тот, по собственному признанию, надеялся провести в горизонтальном положении в комнатке за постом дежурной медсестры.
Иоэль усадил Дуби в глубокое кресло в гостиной, сам сел напротив на диване. Предложил выпить на выбор — чего-нибудь холодного, горячего, а может, горячительного. Но парнишка вежливо отказался. Курчавый, худенький, невысокий, с тонкими, будто спички, руками и ногами, он выглядел шестнадцатилетним мальчиком, а никак не солдатом, завершившим службу в элитном боевом подразделении. Иоэль вновь извинился за свою вчерашнюю грубость. Вновь поблагодарил за помощь в саду. И повел с Дуби легкую беседу на политические темы. Затем разговор перешел на автомобили. Наконец Дуби, по обыкновению спокойный понял, что Иоэлю трудно заговорить о главном, и нашел способ ненавязчиво помочь ему:
— Нета говорит, что вы очень стараетесь быть идеальным отцом. Что это для вас чуть ли не вопрос чести. Так вот, если вам приспичило узнать, что же происходит, я могу рассказать. Без проблем мы просто разговариваем. Это не совсем роман. Пока еще нет. Но если я ей глянусь — без проблем. Потому что она мне приглянулась. Очень. На данном этапе это все.
Минуту-другую взвешивал Иоэль услышанное, но при всем желании, не мог найти в словах никакого изъяна.
— Ладно, спасибо, — произнес он, и по лицу его промелькнула — удивительное дело — улыбка. — Только помни, что она…
— Не надо, господин Равид. Я помню. Знаю. Оставьте это. Вы оказываете ей недобрую услугу.
— Ты что-то говорил о своем хобби? Точная механика, верно?
— Это и хобби, и будущая профессия. А вы, когда сказали мне, что были на государственной службе, имели в виду что-то секретное?
— Примерно. Я оценивал определенный товар и тех, кто его продает. Иногда, случалось, и сам покупал. Но это все в прошлом, а сейчас я отошел от дел. Тем не менее твой отец считает своим долгом беречь мое время и потому устраивает мою машину в гараж. Пусть будет так. Я хотел попросить тебя об одной услуге. Кое-что связанное с механикой. Вот, взгляни, пожалуйста, на эту вещицу: есть у тебя какое-нибудь объяснение, почему она не переворачивается? И каким образом лапа прикреплена к подставке?
Какое-то время Дуби стоял спиной к Иоэлю, лицом к каминной полке. Он молчал. Иоэль вдруг заметил, что парень слегка горбат, а может, просто плечи у него разной высоты. Или это всего лишь легкое искривление шейных позвонков. Нельзя сказать, что мы приобретаем киногероя Джеймса Дина, но, с другой стороны, и сами отдаем не Брижит Бардо. Иврия, скорее всего, была бы им вполне довольна. Она всегда говорила, что всякие там мускулистые, волосатые атлеты вызывают у нее только отвращение. Выбирая между Хитклифом и Линтоном, она, по-видимому, предпочла бы второго. Или хотела бы предпочесть. Или сама себя вводила в заблуждение. А то и просто обманывала себя. И Нету. И меня. Во всяком случае, не все наши тайны в конечном счете похожи, как утверждал тот пакостник, незадавшийся Пушкин, несостоявшийся изобретатель электричества из полиции Северной Галилеи. Который, возможно, так до конца и верил, что я напал на его дочь там, у вентилей, в темноте, и дважды изнасиловал, из-за чего она и согласилась стать моей женой. И после этого его сын еще осмелился бросить мне в лицо, что я, мол, лишен трех вещей, на которых держится мир: страсти, радости и сострадания. Все эти три вещи, по его понятиям, неразрывно связаны, и если, скажем, нет у тебя второго, то и первое, и третье также отсутствуют. И наоборот. А если такому отвечаешь: «Видите ли, существует еще и любовь», — он подносит толстый палец к одному из висящих под маленькими глазками мешков и, слегка оттянув вниз кожу, говорит с какой-то скотской издевкой: «Накось выкуси!»
— Это ваше? Или было здесь еще до вас?
— Было, — ответил Иоэль.
А Дуби, все еще стоя спиной к нему, сказал тихо: