Было видно, В.В. нравится моя ёрническая канонада. Поддакивал, улыбаясь: «Вот именно! Ловушечник и тактичар! Верно, Г., говорите… Лихим кавалерийским наскоком! На том и стоим!»
Однажды рассказал ему о модной теории: чтобы добиться успеха в какой-либо деятельности, надо посвятить работе десять тысяч часов. «Десять тысяч часов, говорите? Не знаю, не знаю, но шахматами я занимался в детстве много, очень много. Не считал, конечно, но мог просидеть за доской часов восемь, а то и дольше. Алехин, Капабланка, Тарраш, Нимцович. У отца в библиотеке примерно сотня шахматных книг в наличии было, вот их все и изучил. А Тарраша вы, кстати, читали? Это потом Тарраш у нас в немилость впал, у нас ведь многие в немилость впадали, вот и Тарраш впал, а так “Современная шахматная партия” – книга отличная. Очень доступно излагал всё Тарраш. Не читали? Очень советую, никогда не поздно… Может звучит нескромно, но когда читал я книги эти, было у меня чувство, что всё это мне уже знакомо. В шахматах мне не нужен был никакой Карузо, чтобы давать советы.
А первый турнир сыграл я в 35-м году в летнем павильоне Парка Горького, было мне четырнадцать лет… А так – родитель мой меня дома выдерживал. Поначалу без ладьи играл, а потом дядя мой Кирилл Осипович, шахматист второй категории, со мной матч сыграл и получил я от него книгу Алехина “Мои лучшие партии”. И надписал дядя Кирилл – “Победителю в матче, будущему чемпиону мира Васе Смыслову. 29 мая 1928 года”. Книга эта до сих пор у меня хранится…»
В нем, как во многих русских людях, было заметно с одной стороны – преклонение перед иностранным, восхищение качеством, обслуживанием в ресторане, сервисом, вообще отношениями между людьми, с другой – ироническое, порой и презрительное подтрунивание над всем этим.
Чувства, на первый взгляд противоположные, а на самом деле очень легко уживающиеся друг с другом. Они имели место быть в России в разные исторические времена, нередко и с перекосом в ту или иную сторону; можно заметить их и сегодня.
Войдя однажды в большой магазин на торговой улице Амстердама и увидев платья и блузки различных фасонов и расцветок, комментировал: «А ситцы те французские, собачьей кровью крашены…»
Легко объяснимый синдром покупок был у всех, приезжавших из Советского Союза, но у Смыслова был рецидив этого синдрома: обмен только что купленной вещи. После осмотра обновки, когда и всестороннего обсуждения ее с коллегами, на следующий день торжественно нес покупку в магазин для обмена или возврата денег.
Не знаю, когда у него проявился этот синдром, но в середине семидесятых годов это был уже застарелый недуг, не поддающийся лечению. Думаю, что когда в первый раз обмен безболезненно удался, ему захотелось сладострастно испытывать это ощущение всё чаще и чаще, а потом уже и всегда. Как алкоголик, утверждающий, что может расстаться с пагубным пристрастием в любой момент, он не считал это болезнью, стараясь припомнить случаи окончательной покупки, или попросту утверждая, что может легко обойтись без обмена.
«Давайте, Г., погуляем, но прежде в магазин зайдем, купим кофточку Надежде Андреевне. А потом уж отправимся, куда скажете», – предлагал В.В., перед традиционной прогулкой перед туром. «Нет уж, вы сами, В.В., покупайте, я на улице подожду, а завтра пойдем с вами менять…» Смеялся.
В другой раз обменивали блузку, уже обмененную днем раньше, но в конце концов не показавшуюся ему из-за слишком вольного покроя.
«Вам действительно нравится, Г.? – спрашивал В.В. с той же интонацией, как и сутки назад при покупке только что обмененной кофточки. И вздыхая, добавлял: «А то знаете, играл я однажды в Швейцарии и выбрал для Надежды Андреевны кофточку. Так она ее в пух и прах раскритиковала. И так получилось, что через два месяца секундировал я Спасскому в Женеве, когда он с Портишем играл. Зашел в универмаг, глаза прямо разбежались, и можете себе представить, из всех фасонов и расцветок выбрал ту же самую кофточку, что в прошлый раз…»
«В.В., а почему говорят – в Москве теперь всё есть, а все-таки здесь покупают? – спрашивал у него в начале перестроечных времен. – В чем здесь штука такая?»
«А помните, Г., еще у Островского сказано – вам какого винца налить? – лакей спрашивает. Французского? Высшего качества? Это нам недолго. Наклеечку переменить и дело с концом. Всё поняли, Г.?»