Мне снова приснилось море. Не тёплое южное, нет - скорее, местечко где-нибудь в глухой провинции на севере Европы. Чуть зеленоватые волны с белыми пенными верхушками, лениво наползающие на узкую полоску песчаного пляжа, разлапистые сосны на приземистых сонных дюнах. А над всем этим – яркое синее небо и оранжевый круг солнца, застывший невысоко над горизонтом.
В последние годы мне редко сняться такие сны. Обычно из ночи в ночь меня преследует один и тот же кошмар. Я мечусь по нашему замку, пытаясь найти выход, но один коридор сменяется другим, впереди пройденных дверей возникают новые, лестницы башен вьются нескончаемой спиралью, и вместо того, чтобы подняться наверх, я снова оказываюсь в самом низу. Я спешу, а сзади меня чувствуется приближение чего-то зловещего и бесформенного. Я не в состоянии понять сущность невидимого преследователя, но откуда-то знаю, что стоит мне остановиться – и со мной случиться нечто ужасное. Что-то такое, что страшнее смерти, которую я как раз готова принять как избавление.
Смерть наступает не только тогда, когда заканчивается жизнь, она приходит и когда жизнь останавливается. Ты можешь продолжать ходить, есть, дышать. Ты можешь о чём-то думать и что-то говорить. Но это жизнь в биологическом смысле, а не в человеческом понимании.
Я просыпаюсь и сажусь на край своей королевской кровати, и какое-то время неподвижно сижу, бездумно оглядывая роскошную обстановку моей спальни. Мне всё здесь знакомо, от мельчайшей трещинки в побелке сводчатого потолка до последней ворсинки на устилавшем пол узорчатом ковре.
Не помню, как вчера добралась до постели, наверняка меня опять принёс сюда Ричард. В последнее время за ужином я больше пью, чем ем, и часто не помню, чем кончился вечер. Впрочем, я совершенно не ощущаю, что вчера переусердствовала с выпивкой. В этом мире нет места телесным немочам. Здесь никогда не бывает похмелья и простуд, да и изнурявших меня в прежней жизни болезненных месячных тут тоже нет.
Не знаю почему, но в моей памяти вновь всплывают воспоминания о нашей первой встрече.
Был канун Дня Всех Святых, и я была приглашена на посвящённую этому мероприятию вечеринку, которую организовал на своей вилле владелец иллюстрированного журнала, на которого я в тот момент работала. Мой наниматель был своего рода медиамагнататом – само собой, по нашим, провинциальным меркам. Помимо журнала, он издавал две газеты и владел тремя кабельными каналами и двумя радиостудиями, работающими в УКВ-диапазоне.
Вечеринка, на которую меня пригласили, организовывалась для полусвета. Для тех, кому не суждено подняться до статуса аристократии и светского бомонда, но чьё самомнение внушает своим владельцам твёрдую уверенность в том, что они люди, добившиеся жизненного успеха, сумевшие подняться над окружающей серой людской толпой. Модели из средней руки рекламных агентств, ещё не успевшие обзавестись богатыми покровителями, киноактёры, играющие на второстепенных ролях в мыльных операх, репортёры таблоидов, ведущие телешоу на малорейтинговых кабельных каналах и тому подобный творческий сброд. Да, я тогда была одной из них – подающий надежды, молодой и талантливый фотограф, мечтающий о мировой славе, но вынужденный зарабатывать на жизнь фотосессиями для бульварных журналов.
Погода стояла тёплая, столы для фуршета были расставлены прямо в саду перед домом. Весьма среднее качество напитков и закусок компенсировалось обилием того и другого. Светильники в виде светящихся тыкв на столах создавали немного мистическую атмосферу. На небольшом подиуме терзала электрогитары приглашённая рок-группа, разряженная и загримированная под вампиров. Гости тоже щеголяли в подобающих празднеству костюмах разнообразной нечисти, большинство этих нарядов я сочла слишком нелепыми и совершенно безвкусными.
Я стояла немного в стороне от гостей, держа в руках свой профессиональный «Кэнон» с увесистым телевиком, и оглядывалась в поисках заслуживающих запечатления сцен, по привычке мысленно кадрируя окружающую обстановку по горизонтали и вертикали. Тогда я его и заметила.
Одетый во всё чёрное, он, как и я, стоял немного в стороне от гостей, прислонившись спиной к стволу дерева. На незнакомце был чёрный шёлковый плащ, концы которого скреплялись на груди крупным камнем в золотой оправе. Широкие рукава камзола и обтягивающие штаны были расшиты золотыми нитями, лоб прикрывала столь же старомодная шляпа с широкими краями и иссиня-чёрным плюмажем. На боку, скрытая складками плаща, висела тонкая шпага с витой позолоченной гардой, он легонько придерживал её эфес рукой, покрытой перчаткой из тонкой хорошо выделанной кожи. Его костюм вовсе не казался карнавальным и выглядел привычной одеждой, частью естественного образа этого человека.
Я не знала, какого мистического персонажа должен был отображать этот костюм, и мысленно дала незнакомцу прозвище Чёрный Принц. Будучи профессиональным фотографом, я просто не могла упустить столь колоритный типаж.
Я поймала его в объектив аппарата и мягко нажала на спуск. Всполох вспышки вывел его из мрачных раздумий, он вздрогнул и схватился за рукоять шпаги. Этот жест показался мне ужасно смешным.
«Простите, я не хотела вас напугать», - сказала я, подойдя к нему вплотную.
«Меня трудно напугать», - улыбнулся он. – «Я вздрогнул от неожиданности, поскольку был ослеплён… вашей красотой».
Он протянул мне руку совершенно особым движением – совсем не так, как для рукопожатия, и не так, как протягивают её, приглашая на танец. Он подал обтянутую тонкой кожей перчатки ладонь так, словно мы знакомы уже много лет, жестом, одновременно приглашающим и не терпящим отказа, который нельзя не заметить или проигнорировать. Пожалуй, так протягивают руку, когда требуют вернуть принадлежащую тебе ценную вещь.
Я неловко подала левую руку, в правой у меня был фотоаппарат. Его пальцы охватили мои, бережно и сильно, и он мгновенно притянул меня к себе. Загадочный чёрный принц выше меня на полголовы, чтобы посмотреть ему в глаза, я вынуждена поднять подбородок. Он чуть наклонил голову мне навстречу, и наши губы почти соприкоснулись. На мгновенье мне показалось, что он собирается меня поцеловать. Это чересчур для первой минуты знакомства, я понимала, что не следует допускать подобных вольностей, и должна если и не оттолкнуть нахала, то хотя бы отстраниться. Но словно что-то сковывало в тот миг мои движения, и я покорно и неподвижно замерла в его объятиях. С минуту мы стояли молча, изучая друг друга. У него были красивые черты лица, умные серые глаза, волевой подбородок. Красота и скрытая сила, так я подумала в тот момент.
Наконец, минуту спустя, он отпустил мою руку. Словно опомнившись, я глубоко вздохнула и отступила на полшага назад.
«У вас чудесные глаза, - сказал он мне, - я едва в них не утонул».