Закинув на плечи мешки из-под муки, близнецы старались держаться к ней поближе — их способ показать, что они тоже соскучились. Керри вместо мешка взяла книгу — единственную оставшуюся тут со времени мисс Хопсон, сборник стихов Вордсворта. Даже едва прикоснувшись к потертой обложке, она вспомнила эти строки. И они помогли ей отвлечься от картинок, без конца крутящихся в ее голове — нападение на станции. Реакция отца на слово Братчетта убили. Обваливающаяся крыша.
Но просто идти по горам было хорошо. По крайней мере, те несколько минут, что она не беспокоилась об их будущей жизни. И забыв о злости, возмущении и обиде на то, что ей пришлось оставить то, ради чего она так тяжело работала.
Глубоко дыша, она смотрела на солнце в соснах.
Джарси поправил пальцем твидовую кепку, которую они с Талли все же снова спасли из грязи.
— Ужасно хорошо, что мистера Бергамини не арестовали.
— Пока, — пробормотала Керри громче, чем хотела.
Близнецы вскинули головы.
— Ну, — поспешила она заверить их, — правда все равно выйдет наружу. Когда-нибудь.
Керри вспомнила поезд, Джона Кэбота и Мэдисона Гранта, то, как репортер напрягся, увидев их, как он проговорил свое предупреждение об одном из них или об обоих, как заметил, ближе к концу пути, что они упомянули имя одного из гостей. Как делал свои заметки.
Но, когда Берковича убили, при нем не было блокнота. Она встряхнула головой. Сейчас она не будет огорчать близнецов своими подозрениями. Она расскажет Вольфе, что репортер сказал ей в поезде, и про предупреждение, которое он сделал итальянцу, про это берегись насчет двух джентльменов, которые зашли в их вагон. Она расскажет шерифу все, что видела и слышала, и пусть он делает свое дело. Даже если и не очень умело.
— Может, сегодня я найду в городе работу, — она попыталась изобразить самый оптимистичный тон. Но даже она сама слышала в нем неуверенность.
Джарси, шагающий впереди, вышел на утреннее солнце. На широкий, ступенчатый склон ярко-зеленого холма. Впереди стояла беседка с греческой статуей.
— Нет, — отшатнулась Керри. — Я не собиралась идти с вами к самому…
Талли фыркнула.
— Тетя Рема говорила, что будет часто приходить помогать заботиться о папе. Но теперь она перебралась сюда, в замок.
Керри попыталась догнать их.
— Не нужно нам никакого замка!
Талли и Джарси одновременно взглянули в сторону, как будто их головы росли на одной и той же шее.
Керри добавила, уже мягче:
— Теперь, когда друг у друга есть мы.
Билтмор Хауз, переливающийся на солнце от сиреневого до светло-жемчужно-серого, раскинувшийся и сияющий отблесками золота, начал вздыматься перед ними, заслоняя вершины гор. Его окружали осенние краски леса — пурпур, охра, багрянец и топаз, смешанные с зеленью цикуты и бальзамина.
Керри замотала головой.
— Я посмотрю на горы. Но я не буду любоваться этим домом. Замком. Как бы его ни называли. — И отвернулась.
Талли снова заговорила первой.
— Господи, это похоже на узор лоскутного одеяла. На тот, что делала мама. Медвежья Лапа, что ли. Или Дети Заблудились.
— Как по мне, это Тропа Пьяницы, — проговорил Джарси. — Или нет… Загадка Холостяка.
Керри опустилась на траву и села, прижав к груди колени и книгу.
— Узел Любви. Вот что это.
Плюхнувшись рядом с ней, близнецы смотрели на серо-сиреневую громаду здания.
Хотя бы, думала Керри, им хватает ума ничего не говорить.
— А школа, — вдруг вспомнила она. — Вы же должны быть в школе.
Джарси пожал плечами.
— Ты на весь день уходишь искать работу, на которую нам надо жить. Мы с Талли должны ухаживать за папой и делать все на ферме, пока ты не вернешься, чтобы заняться вечерними делами. Если учитель и может нас чему учить, то мы и сами сможем учить.
— Научить. Мы можем выучить, — вздохнув, поправила его Керри. — Ну да, между теми двумя последними учителями, что сбежали в середине года, и… — Она не смогла добавить житьем с тетушкой Ремой. — Но, как говорится, вы оба могли бы уделять больше внимания своему образованию, верно? Впрочем, я виновата в этом еще больше, потому что меня тут не было. Может, я смогу раздобыть какие-то учебники, мисс Хопсон пришлет их мне. Но как долго…
Талли заговорила дрожащим, сбивающимся, полным слез голосом, хотя она редко позволяла себе плакать.
— А если папа никогда не поправится?
Не отвечая, Керри наклонилась и утерла ее единственную вытекшую слезу. В этом вся Талли. Эти женщины гор. Сдержанные. Отчужденные. И в горе, и в надежде. Потому что впереди всегда еще больше горя, и новая надежда.