Как ей думать, когда его жар проникал сквозь ее платье? Она ощущала его, словно они были без одежды.
Едва дыша, она пробормотала:
— Все смотрят.
— Пускай.
— Это тебя не нервирует?
Он сжал ее талию, и они закружились. Скрипка и фортепиано заиграли в крещендо, пока они танцевали. Каждый шаг совпадал с музыкой так, как она считала невозможным. Их тела стали песней.
Александр склонился и прижался губами к ее уху.
— Ничто меня не тревожит, когда ты в моих руках, мадемуазель. Только ты существуешь в этом моменте. Наслаждайся.
Амичия отклонила голову и позволила смеху вырваться из нее.
— Разве это работает с леди, Король Жути? Какой ужасный способ убедить женщину обращать внимание только на тебя!
— Обычно это работает, — ответил он, хмурясь. — Или работало.
— Я не аристократка. Милые слова убедят меня только в неискренности.
Он отклонился от нее, кружа уже медленнее, чтобы видеть ее глаза.
— Тогда что тебя убедит?
— В чем?
— Что я считаю тебя красивой. Что все должны глазеть на нас, потому что ты — самая красивая женщина в комнате.
— Тут почти нет женщин.
— Амичия, — возмутился он. — Ты понимаешь, о чем я.
Она не знала наверняка. Может, женщины-Жути были потрясающими в свое время. На нее тоже смотрели бы свысока, если бы они не превратились в монстров.
— Амичия, — Александр отпустил ее ладонь и коснулся ее подбородка, заставляя ее посмотреть на него. — Ты заслуживаешь места тут не меньше, чем они. Ты не какая-то простушка, ты не ниже их. Я не собираюсь править таким королевством.
— А каким ты хочешь править? — спросила она. Слова вырвались раньше, чем она осознала, как грубо они звучали, но… она хотела знать. Ответ на этот вопрос был важнее всех загадок, которые она раскрывала.
Он нахмурился. Он думал, она видела это, словно читала книгу, но она не знала, что он планировал, пока они отдалялись в танце от остальных. Они были все дальше и дальше, пока не оказались у двери, которую она не замечала до этого.
— Идем, мадемуазель? — он остановил их танец, низко поклонился и протянул руку к двери.
— Куда мы пойдем?
— В место, о котором я только что вспомнил, — он выпрямился и открыл дверь. — Идем со мной, Амичия. Я хочу кое-что тебе показать.
За дверью была лестница. На миг показалось, что это место появилось из воздуха, потому что он о нем вспомнил.
Она прошла за ним и принялась подниматься. Ее платье едва умещалось на узкой лестнице, но она справлялась. Мрамор остужал ее босые ноги, это было приятно. Она ощущала себя живой.
Чем дольше они шли, тем больше она задумывалась, куда именно. Ее сердце колотилось. Ее ладони стали липкими от пота. Но Александр молчал, пока они поднимались к вершине поместья. Лестница привела их в самую красивую комнату из всех, что она видела.
Пол, стены и потолок были украшены золотыми узорами. Свеча озаряла комнату со столика в центре, свет отражался от зеркал, и казалось, что они стояли в центре солнца. Маленькие отверстия в золоте пропускали в комнату больше света отовсюду, даже из пола, напоминая звезды.
— Красиво, — прошептала она. — Что это за место?
— Не помню. Но я проводил тут много времени, — он прошел мимо нее в комнату, касаясь пальцами отверстий и перекрывая свет. — Не помню, почему, но почти все дни я находился тут. Изучал и понимал твой народ.
Она не впервые задумалась, откуда появились Жути. Откуда появился он. Небесные точно не позволили бы существовать такому, как он. Он их убил? Потому Небесный лежал в гробнице в подземелье?
Или было что-то еще?
— Александр… — она не знала, что сказать. Могла ли она что-то сказать. Он вспоминал фрагменты того, кем был когда-то давно, но это не давало ответов на его вопросы. Его прошлое было украдено, и она не стала ближе к пониманию, кем он был.
— Ты спросила, каким королем я хочу быть, — он замер в центре комнаты спиной к ней. Музыка доносилась из отверстий в полу, как и свет свечей. — Если бы ты задала этот вопрос недели назад, я ответил бы, что я уже король. Но теперь я не уверен.
Она открыла рот, но слов не было. Ему нужно было говорить, и Амичии не стоило вмешиваться. И она промолчала.
— До твоего появления меня устраивало то, как мы жили. Мы ели, охотились, выживали во тьме среди снега. А потом ты открыла мне глаза на то, каким мог быть мой народ, — он смотрел в ее глаза, его желтые глаза легко поймали ее взгляд. — На то, какими мы были.