Томас мог экспериментировать с клеем в своем помещении, не беспокоя остальных запахами, которые источала булькающая жидкость. Но он так поступал и потому, что с водосточных канав на улице поднималась еще большая вонь. Томас жил в скотобойне, где мясники продавали мясо со времен Средних веков, и всюду отдавало крепким запахом. Все выбрасывали мусор на улицы, а то, от чего избавлялись мясники, могло вызвать тошноту у самых выносливых, пока не являлись уборщики со щетками и лопатами, чтобы убрать все. Если бы Томасу было по карману другое жилище, он бы снял его, но он зарабатывал мало и, оплачивая всего лишь несколькими пенсами крышу над головой, мог питаться значительно лучше, чем в ином случае, к тому же у него водились карманные деньги. Время от времени он делал дешевые покупки или приобретал по куску дерева из мастерской до тех пор, пока не накопил достаточно для изготовления стола и нескольких других предметов мебели для собственного потребления. Вся она была из йоркширского дуба, простая и удобная, с приятными очертаниями и блестящей полировкой, которая выгодно оттеняла красоту дерева. Томас гордился этой мебелью больше, чем всем, что изготовил раньше.
Миновала зима и наступила весна. Пять вечеров каждой рабочей недели он обычно возвращался домой слишком поздно, успевал лишь поесть, сразу лечь спать и вставал, когда человек, будивший рабочих, проходил по улице и в пять часов утра стучал в его окно длинной палкой. В субботу вечером, когда кончалась рабочая неделя и мастерские Вуда закрывались раньше — в шесть часов, он шел куда-нибудь повеселиться. Обычно Томас встречался с новыми друзьями, молодыми и цветущими холостяками, как и он сам, и они ходили в пивные, играли в карты, посещали петушиные бои, травли привязанного быка собаками, кулачные бои, а больше всего любили заигрывать с хорошенькими девушками, тратя на это любые премии, которые им выдавались.
Было субботнее утро, Томас предвкушал развлечения, ожидавшие его вечером, а пока занимался какой-то несложной работой, как с улицы донесся страшный шум. Крики ученика, которого безжалостно пороли, заставили всех выйти во двор, бросив верстаки, колеса токарных станков, вращавшиеся от оставленного без присмотра ножного привода. Из своей конторы вышел Вуд и обнаружил, что три работника, включая новичка Чиппендейла, держат разъяренного мастера и не позволяют тому бить мальчика. Работница обойной мастерской опустилась на колени на мостовой и держала на коленях голову мальчика, пытаясь успокоить его.
— Что здесь творится? — Вуду пришлось кричать во всю глотку, чтобы его расслышали.
Мастер высвободился из рук державших его работников и повернул свое красное, злое лицо к хозяину как человек, который имеет на это право.
— Сэр, этот мальчик заслужил наказание. Он нарушил основное правило и взял дерево не из той секции, отчего рухнул весь штабель. Вот результат дела его рук!
Все посмотрели туда, куда он указывал. Там действительно царил полный хаос. Недавно клиент прислал дюжину кресел из орехового дерева, чтобы их заново оплели тростником. Это был красивый набор шестидесятилетней давности, восходивший к временам правления Карла II. Владелец высоко ценил кресла за сложную резьбу, украшавшую высокие спинки и грациозные ножки. Эти кресла, должным образом оплетенные тростником, вынесли во двор и поставили под упаковочный навес. Упаковщики забрали все кресла, за исключением последнего. Его уже собирались забрать, но ученик неосторожно сдвинул штабель дерева и тот рухнул на кресло. Было очевидно, что его уже никак не восстановить..
— Боже милостивый! — ужаснувшись, воскликнул Вуд. — Только не это кресло! Оно принадлежит одному из моих самых известных клиентов! И я ничего не могу предложить ему взамен!
Мастер снова взялся за хлыст.
— Сэр, мне продолжить порку?
Вуд нагнулся и поднял щепки орехового дерева от сломанной ножки кресла и сердито краем глаза оценивал размеры нанесенного ущерба.
— Что? Нет, нет. Хорошенького понемножку. Наверно, штабель сложили не так, раз он так легко рухнул. Мастер, выясни, почему он развалился. Ты отвечаешь за это. В этом виноват не один человек. — Он выпрямился. — Сложите дерево в штабель и уберите мусор, оставшийся от кресла. Нет смысла оставлять его здесь. Всем вернуться к работе.
Вуд вернулся в свою контору, качая головой и думая о том, как сообщить эту неприятную новость своему клиенту.
Томас вернулся к верстаку. Он не любил болтать во время работы, а сейчас он молчал больше обычного. В его голове возникал план. Он был связан с огромным риском, но лучше поставить свое мастерство на одну карту, чем загнивать за нудной работой, какую ему поручили.
В конце дня он вышел через ворота со всеми остальными. Два часа спустя, когда стемнело, он вернулся, перелез через ограду, перекинув через плечо сумку с едой и большой плоской бутылью пива. Ему пришлось открыть навесной замок отмычкой, чтобы проникнуть в свою мастерскую, а также ещё один замок, висевший на дверях упаковочного навеса, но он часто имел дело с замками, так что справился с этим без особого труда. Томас приступил к работе при свете фонаря и закрытых ставнях, так что о его присутствии в мастерской нельзя было догадаться. Он трудился всю ночь, с рассветом урывками вздремнул часа два, когда его поборола усталость, затем снова принялся за дело. Он ел и пил прямо за верстаком, не прекращая работы. Звон воскресных колоколов и бой далеких курантов городских часов позволяли ему следить за временем. Когда снова наступила ночь, крики дозора, проходившего мимо его мастерской, поведали ему, сколько осталось, чтобы завершить работу:
— Четыре часа и все спокойно!
В половине пятого он убрал с верстака все, чтобы никто не догадалось, что ночью за ним работали, снова запер висячие замки, забрал свою сумку с пустой бутылью, перелез через ограду, оставив двенадцатое старинное кресло в упаковочном навесе, где раньше их было одиннадцать.
Не успел рабочий день еще по-настоящему начаться, как возникла суматоха. Через окно у верстака Томас видел, как послали за мастером, который тут же явился бегом. Томас улыбнулся и продолжил заниматься прикреплением ходовых роликов к выдвижному ящику.
В течение утра он услышал, как объясняли появление двенадцатого кресла. Мастер подумал, что в суматохе они неверно посчитали кресла и двенадцать штук уже стояли под навесом, когда сюда принесли случайно попавшееся под руку кресло, которое и раздробил обвалившийся штабель. Но эту версию стали оспаривать, когда нашлись щепки от настоящего кресла, еще не сгоревшие в фанеровочной мастерской. Тайна осталась неразгаданной, но всем стало легче оттого, что целый и невредимый набор кресел можно вернуть владельцу. Томас подождал до середины дня, затем отправился в контору и объяснил работодателю, как все произошло.
— Мне трудно поверить этому! — Сидевший за столом Вуд вскочил со стула и быстрыми шагам направился к упаковочному навесу. Он велел всем удалиться и закрыл дверь. Они остались наедине. — Давай! Покажи мне, как ты это сделал!
Томас подошел к ряду кресел, которые, к счастью, стояли в том же порядке, в каком он их оставил. Иначе ему было бы трудно опознать свое творение, ибо оно никак не отличалось от других кресел.
— Я взял ножку с этого кресла, — ответил он, постучав по первому креслу, и перешел к следующему. — Затем я отсюда взял верхнюю поперечину и еще одну ножку от соседнего кресла. Боковой брусок я взял с четвертого кресла, поперечины для сидения и скрепы — с пятого. — Он прошелся вдоль ряда, объясняя, как позаимствовал важную часть с каждого кресла и заменил ее тем, что сам смастерил. Ему удалось воссоздать двенадцатое кресло из коллекции составных частей, затем он сплел сидение из раздробленного тростника. Эту технику он усвоил за годы ученичества.
Вуд тщательно осмотрел каждое кресло. Хотя мастеру объяснили, как были осуществлены замены, он не мог отличить старую деталь от новой, пока Томас не показал ее. За все годы работы краснодеревщиком он ни разу не видел, чтобы ремесленник проделывал что-то подобное, тем более что новичок еще не набрался многолетнего опыта. Внимательно осмотрев двенадцатое кресло, мастер сел, словно пытаясь отдышаться, и знаком велел Томасу сесть напротив него.