— Мой дорогой, милый друг, — тихо сказала Изабелла. Томас опустил руки и посмотрел на нее, его лицо выражало такие муки, что казалось, будто он надел театральную маску трагика. Ее сердце готово было разорваться от сочувствия к нему. — Ты не спал?
Он покачал головой и заговорил с трудом:
— Стоит только закрыть глаза, и я вижу дочурку, слышу ее голос и смех. Однако этот луч света погас навсегда...
Изабелла ничего не ответила. Она протянула руки к нему. Томас перебрался через широкую кровать и опустил голову ей на грудь. Изабелла прижала его к себе, утешала нежными словами, даже не помня, что говорит. И уже совсем ни о чем не думая, она позволила ему овладеть собой на этой теплой и мягкой постели. Они не проронили ни слова, они отлично понимали друг друга без слов. После этого Томас заснул в ее объятиях.
Рано утром они расстались во дворе постоялого двора — он направился в Лондон, она продолжила путь на север. Никто из них никогда не скажет ни слова о том, что случилось между ними. Узы, соединившие их на краткое мгновение, тут же разорвались. Томас поцеловал ей руку, и она села в свой экипаж.
— Да поможет тебе Бог, — сказала она на прощание.
— Пусть он бережет тебя, — ответил Томас, смотря ей в глаза.
Ее экипаж тронулся, а он хлестнул лошадей и уехал на фаэтоне. Томасу было страшно возвращаться на улицу Св. Мартина, где его впервые никто не встретит, ведь Кэти уже не сможет прислушиваться к стуку колес.
Изабелле было достаточно времени все обдумать по пути в Кэвуд. Она все больше оплакивала Кэти, горькая обида на Оуэна совсем прошла, растаяла в объятиях Томаса. Она обнаружила, что любовь и верность можно разделить при исключительных обстоятельствах. Эта новая мысль странным образом помогла ей совсем избавиться от обиды.
Как только Изабелла приехала, Оуэн тут же выбежал из дома встретить ее. По его лицу было видно — он рад и доволен, что она прибыла целой и невредимой. Его родители встретили ее столь же тепло, как в тот раз, когда она впервые приехала в этот дом. Дом был точно таким, как запомнился ей. Произошедшая в Изабелле перемена настроения, видно, передалась Оуэну, ибо он в первую же минуту, когда они остались наедине, взял ее за руки и влюбленными глазами посмотрел на нее.
— Все прошло удачно, правда? Тебе суждено выйти за меня замуж.
Она кивнула, не в силах скрыть волнения. Они прошли до конца долгий, трудный путь, полный страданий и горестей.
— Я стану твоей женой, Оуэн.
На следующий вечер семья Марвеллов собралась за праздничным столом по случаю обручения. Царило большое веселье. Уже назначили дату свадьбы в местной приходской церкви. Обрученным повезло, что отплытие в Америку отсрочили на две недели. Оуэну на встрече с королем доверили еще одну дипломатическую миссию, требовавшую времени, ведения переговоров и оформления документов, которые ему предстояло взять с собой в Нью-Йорк. В силу этого понадобилось его присутствие в Лондоне, и у Изабеллы было достаточно времени, чтобы закрыть дома на Арлингтон-стрит и в Чисвике. Оуэн стал наследником совсем недавно, больше не осталось сомнений, что он станет хозяином положения и сможет обеспечить их союз.
Воспользовавшись моментом Изабелла ускользнула от веселой компании и уединилась в тихой комнате. Она встала у окна и смотрела на звездное небо. Наверное, в это время Томас уже подъезжает к дому. Изабелла была с ним всеми мыслями, надеясь, что своей душевной теплотой поможет ему выстоять и не пасть духом.
Когда Томас подъехал к своему дому на улице Св. Мартина, входная дверь отворилась и в коридоре появился юный Том. Он встретил отца на лестнице.
— Я займусь лошадьми, отец. Идите в дом.
— Спасибо, сынок. — Томас поднялся по ступенькам, и мальчик бросился к нему, они обнялись, молча переживая обрушившуюся на них беду. Томас положил руку на плечо сына, делая вид, будто не замечает, как у того дергаются глаза и дрожит нижняя губа. — Как чувствует себя мать?
— Плохо, сэр. Она ведет себя очень странно. Раньше она всегда заботилась о нас и обходилась без служанки, но теперь она ничего не делает с тех пор, как Кэти... Кэти...
— Сейчас не надо ничего говорить. Мы еще поговорим, но позднее.
Томас вошел в дом. Какая в нем царила тишина! Остальные дети уже спали, как это бывало всегда, когда отец возвращался в поздний час. Но Томас никогда не замечал эту тишину, когда Кэти обнимала его за шею и говорила без умолку, пока он нес ее, высоко подняв на руках. Он посмотрел на верхнюю площадку лестницы, ожидая увидеть там Кэтрин в развевающемся шелковом халате, который она надевала поверх ночной рубашки, стоило ей только услышать, что он приехал, но там ее не было. Томас напрасно искал жену на кухне и в других комнатах на нижнем этаже. Наверно, она в гостиной, где, скорее всего, лежит Кэти.
Крупные и сильные руки Томаса потянулись к дверным ручкам самой красивой комнаты в доме, повернули их вниз, и дверь широко распахнулась. Крохотный закрытый гробик белого цвета стоял на драпированном катафалке, горела одинокая свеча, в тех местах, до которых могли дотянуться руками дети, стоя на коленях, лежали маленькие неаккуратные букетики быстровянущих цветов, видно, собранных малышами. Томас не стал трогать цветы или снимать крышку гроба, у него не хватило сил последний раз взглянуть на дорогого его сердцу ребенка.
Томас не знал, как долго он простоял у гроба. Юный Том дважды подходил к дверям и снова уходил. Когда Томас, наконец, решил отправиться на поиски Кэтрин, он услышал, как зазвенел чайник на кухне, и догадался, что мальчик готовит ему чай.
Взяв из коридора канделябр, он отправился в спальню, где делил ложе с Кэтрин с тех пор, как они въехали в дом. Подушка помялась, одеяла с той стороны, где лежала жена, были отброшены, будто она совсем недавно встала и ушла. В комнатах детей горели свечи, Кэтрин там не было. Томас осторожно вытащил большой палец изо рта Мери и накрыл Энн, которая всегда спала чутко. Он погладил теплую от сна щеку Дороти, после чего заглянул в колыбель маленького Эдуарда.
На этом этаже Кэтрин нигде не было, Томас поднялся выше, прошел мимо той части, где жили слуги. Снова оказавшись на лестничной площадке, он взглянул на последний узкий, как стремянка, марш лестницы, ведший на чердак. Он представлял собой большое пространство без окон, занимавшее всю верхнюю часть дома.
Дверь на чердак скрипнула, когда он толкнул ее. Ему пришлось наклонить голову, чтобы не удариться о низкие огромные стропила. Освещая свечой темные углы, он с трудом пробрался между сваленными в беспорядке вещами, когда уже собрался уходить, думая, что дальше нет смысла искать, свет выхватил из темноты Кэтрин. Она была в ночной рубашке и сидела в самом дальнем углу, обхватив голову руками. Спутанные пряди волос небрежно повисли. Ему в голову пришла ужасная мысль, что она потеряла рассудок.
— Кэтрин!
Она не опустила рук, но приподняла один локоть, чтобы взглянуть на него. Ее лицо осунулось от горя, глаза впали.
— Смерть Кэти — наказание за то, что ее любили больше других детей, — прерывающимся голосом сказала она, простонав. — Ее любили больше, чем нашего умершего сына.
Томас опустился на колени и прижал ее к себе.
— Отец не должен любить одного ребенка больше другого, — ответил он, — но ее отняли у нас не поэтому. Во всем виноват только я, потому что не вернулся домой, когда меня ждали.
— Нет! — отчаянно возразила она, прижимаясь к нему. — Больше никогда так не говори! Не носи этот камень на душе до конца своих дней. От горя я уже теряю разум. Не надо сыпать соль на раны.
— Думаешь, тебе станет больнее, если узнаешь, что вина за ее смерть не дает мне покоя?
— Да! — Ей стало совсем плохо при этой мысли. — Я такая плохая жена и погубила твою жизнь! Большего горя ты уже не должен испытывать!
Томас прижал жену к себе и посмотрел ей в глаза. Пытаясь скрыться от горя в темном укромном углу, она отчаянно думала только о нем, она отбивалась от него руками, словно птица крыльями. Томас хотел успокоить взволнованную жену.
— Кэтрин, ты всегда была безупречной женой. Ты заботишься о детях, обо мне, о нашем доме, как не заботится никакая другая женщина.
— Томас, но я еще ни словом ни делом не доказала, что люблю тебя. А я люблю тебя! Все эти годы! Я тысячу раз собиралась сказать тебе об этом, но так и не сделала этого. Как жаль, что я говорю об этом только сейчас. — Кэтрин зарыдала, ее тело обмякло. Томас закрыл глаза, почувствовав, что она невольно пустила в него стрелу, которая причинила новую боль. Они напрасно потеряли годы, которые могли бы придать смысл жизни мужчине и женщине, любившим друг друга. Она слишком поздно решила открыться ему. Любовь Томаса к ней уже давно угасла, сдержанность Кэтрин, которая некогда притягивала его как нечто таинственное, со временем слишком охладила его чувства. В конце концов, он обнаружил, что ему все безразлично, он сохранил к ней привязанность, но любовь, о которой она говорила, погасла безвозвратно.