— Я хочу получить эти деньги завтра к полудню, иначе в твою дверь постучат судебные приставы и поволокут тебя в долговой суд!
Он оцепенел, услышав из уст Сары этот ультиматум. К этому времени ему никак не собрать столько денег. Он уже представил, как его жену выставляют из дома, его мастерские продают, а юному Тому придется отказаться от блестящих перспектив и работать по найму. Трем дочерям придется искать место прислуги, а сам он будет прозябать в тюрьме до тех пор, пока его должники не посчитают нужным расплатиться с ним и вытащить его из камеры с решеткой на окне. А Сара хохотала. Она хохотала, откинув голову назад и обнажив белую шею.
В его голове словно что-то взорвалось, источая сноп искр. Взревев, он схватил ее за шею и стал трясти словно куклу. Она ловила воздух, отбивалась от него, потеряла равновесие и рухнула на пол, потянув его за собой. Падая, оба задели первую фигуру, которая сбила все остальные, словно шар кегельбана. Воск трескался и распадался, пока фигуры разбивались на куски. Среди этих обломков Томас и Сара катались, обуреваемые злостью, страхом и похотью. Он кричал, она визжала. Все это напоминало сцену в сумасшедшем доме. В нем проснулись тревожные воспоминания о такой же встрече, когда они оказались на полу библиотеки в далеком Йоркшире. Тогда она совершила предательство, ничуть не уступавшее нынешнему. Его разум прояснился, его мысли обрели трезвость и спокойствие, когда он заметил в выражении ее лица и страх и торжество. Ему стало плохо и жутко. Он отпустил Сару, ее голова упала на пол, глаза сделались круглыми, зрачки расширились. Она страшилась, что Томас оставит ее. Когда он с трудом поднялся и хотел было уйти, она попыталась схватить его за рукав камзола.
— Нет! Нет! Нет! — завопила она, видя, что он берет шляпу и идет к двери.
Он остановился, оглянулся и с презрением посмотрел на нее. Она задумала для него нечто большее, чем просто долговая тюрьма. Ей хотелось полностью отомстить ему — увидеть, как на его шее затянется петля за попытку убить ее.
— Сара, ты получишь свои деньги! Клянусь богом! И больше не смей приближаться ко мне!
Оказавшись на площади Сохо, он криком остановил наемный экипаж и, сев в дурно пахнущую кабину, назвал адрес. Он знал, как следует поступить. Когда умер Джеймс Ренни, бухгалтер по имени Хейг хотел купить долю в деле Томаса и заняться финансовыми делами. Томас, окончательно решив продолжить дело без компаньонов, отверг такое предложение. С тех пор Хейг несколько раз поднимал этот вопрос, как бы невзначай давая понять, что все еще не отказался от своего намерения. Чувствуя острую досаду и горечь от такого поворота событий, Томас понимал, что у него будет новый партнер, если Хейгу к завтрашнему полудню удастся собрать необходимую сумму наличными и получить кредит.
Так оно и случилось. Сара без особого удовольствия получила причитавшуюся ей сумму, когда часы пробили двенадцать. Деньги ей вручил Хейг, человек с жесткими чертами лица и стальным взглядом. Казалось, что нашелся более чем достойный противник всяким ловкачам, мошенникам, должникам и всем тем, кому в будущем захотелось бы извлечь выгоду из дела, в котором значилось его имя. После того как он оставил Сару, та с отвращением взглянула на золото, которое ей привезли. Она никогда не нуждалась в нем. Золото служило ей средством для достижения цели, а она проиграла. Она любила и ненавидела Томаса. Но любовь была сильнее ненависти. Ненависть проснулась в ней лишь после того, как он отверг ее. Сейчас она ничего не чувствовала. Совсем ничего. Быть может, в тот момент, когда Томас окончательно отверг ее, его смерть была бы для нее столь желанна. Но Томас наконец-то сделал ее свободной. Словно блеск лезвия брадобрея, отворяющего кровь, его поступок сделал их обоих свободными. Она больше никогда не станет встречаться с ним. И тут она начала смеяться. Теперь ей было все равно! Пока она смеялась, из ее глаз лились горючие слезы. Она так никогда не плакала и вряд ли заплачет снова.
По воле судьбы у Хейга было то же имя, что и у Томаса, но поскольку им было суждено хранить формальные отношения, то оба обращались друг к другу по фамилиям. Поэтому на новой визитной карточке предприятия и были зафиксированы обе фамилии.
Кэтрин с ужасом ждала того дня, когда больше не сможет подняться с постели, и когда этот день наступил, она почувствовала огромное облегчение оттого, что больше не придется испытывать боль, одышку, работать и стоять на ногах. Никогда раньше она не испытывала такую любовь к детям. Они приходили, улыбались, смотрели на нее с тревогой, а она делала вид, будто нет ничего естественнее, чем лежать в постели и беречь силы, пока ей снова не станет лучше. В такую игру часто играли неизлечимо больные и те, кто любил их. Постепенно весь распорядок дня в доме начал целиком вращаться вокруг нее. Такой распорядок соблюдался в дни, когда ей было хорошо, и в те дни, когда ей было плохо.
Томас все время проводил у ее постели. Он старался рассказывать ей обо всем, что происходило, чтобы она не думала, будто о ней забыли.
Она оказала ему большую помощь, когда он планировал аптеку для Ностелла. Сэр Роуленд женился, а его жена интересовалась лечебными травами точно так, как когда-то это делала Кэтрин, и была готова лечить любого домочадца, а также работников и их семьи, работавшие в имении. Кэтрин почувствовала духовное родство с леди, которую никогда не видела, и давала советы Томасу относительно того, какого размера должны быть шкафы, полки для бутылок, выдвижные ящики для таблеток и тому подобное. Она сама вносила новшества, которые, по ее мнению, должны были облегчить работу. Для аптеки отвели комнату в особняке Ностелла, и леди Уин пришла в восторг от нее. Это обрадовало Кэтрин, на ее бледных губах появилась улыбка, когда ей сообщили об этом.
Ей так хотелось увидеть огромный и дорогой комод «Диана и Минерва», который изготавливали в мастерских для гардеробной при хозяйской опочивальне в Херевуд-Хаус. Томас показывал ей рисунок комода и полагавшуюся к нему мебель, которая будет стоять в комнате, переделанной Робертом Адамсом в неоклассическом стиле. Длина комода составляла более семи футов, он был инкрустирован древесинами атласного, кленового, бразильского деревьев и слоновой костью. Комод получил свое названия от двух рисованных круглых окон в дверях мастерских, на которых были изображены обе богини с их символами. Закрытые ящики были оборудованы углублениями для благовоний и хрустальных склянок для косметических средств. Там были также небольшие отделения с крышками для коробочек с мушками, шпилек для волос и всякой всячины, а также отделения для расчесок, подушечек для иголок и булавок из белого шелка с золотистым шнурком и все прочее, что необходимо для дамы на туалетном столике. Над комодом повесят красивое зеркало, в нем будет отражаться женщина, сидящая перед ним. В комоде было предусмотрено пространство для колен в виде необычной и красивой дверцы с углублением, инкрустированной в виде вееров, которые повторяли изгибы столь элегантных гирлянд, что казалось, будто они нарисованы, а не вырезаны из контрастных светлых и темных пород древесины. Только один комод обойдется лорду Херевуду в огромную сумму, составляющую восемьдесят шесть фунтов. Это был самый дорогой предмет мебели, изготовленный Томасом.
О том, чтобы вести Кэтрин в мастерские посмотреть на комод, и речи не было. Она слишком ослабла, и всякая встреча с холодным воздухом вызвала бы кашель, который стал бы безжалостно сотрясать ее тело. Поэтому Томас решил, чтобы в хорошую погоду комод вынесли во двор. Тогда он отнесет Кэтрин к окну в глубине дома, откуда она сможет взглянуть на него.
Кэтрин сильно заволновалась, когда этот день наступил. Мэри набросила шаль ей на плечи, а Энн и Дороти несли тапочки, подогретые на теплом августовском солнце. Когда Томас взял ее на руки, он чуть не заплакал, настолько легким стало ее тело. Казалось, будто он держит потерявшую силы птицу, но он делал вид, будто ничего не случилось, и поднес ее к окну. Три дочери шли за ними по пятам. Внизу, во дворе Том младший — так его называли те, кто хотел провести различие между ним и отцом — стоял у одного конца комода, а Эдуард — у другого. Оба махали ей руками. Позади них стояла небольшая группа рабочих, которые вынесли комод во двор. Они улыбались, кивали, делали поклоны, пока Кэтрин махала им рукой, выражая этим особый знак благодарности.