- Патрик, не гость. Он мой личный секретарь, прошу любить и жаловать! Его комната должна быть рядом с моей, и в ней непременно должен быть отдельный душ и все удобства! Подбором комнаты, я займусь сама. Помощь Оскара мне не требуется!
Я невозмутимо и хладнокровно продолжила свой путь. Патрик приноравливаясь к моему шагу засеменил рядом. Мы уже поднялись по лестнице, когда в мою спину прилетело ядовитое замечание.
- Вы кем себя возомнили, леди Николь?
Мне очень захотелось позлить Филиппа. Его язвительность и замашки повелителя, вызывали у меня целую бурю протеста.
- Хозяйкой! - не оборачиваясь назад, громко бросила я.
- Ой, ой, ой! - это веселое и глупое эхо заплясало по гулкому, пустому холлу.
С комнатой для Патрика, я определилась быстро. Светлая и небольшая, она выходила единственным окном прямо на океан и камни далеко внизу тоже можно было увидеть, если хорошо перегнуться через подоконник. Это было не удивительно, ведь она располагалась рядом с моей комнатой.
Служанка, шустрая и подвижная, словно суетливая мышка,сноровисто принесла из кухни большой поднос с обильным завтраком. Патрик заметно повеселевший, подхватил поднос и скрылся с ним за дверями своей комнаты. Мне оставалось только пожать плечами.
Через некоторое время раздался стук в дверь, он был скорее похож на робкое царапанье. Дверь открылась и смущенный Патрик, переминаясь с ноги на ногу застыл на пороге.
- Миссис Николь, прошу простить меня! Но, я только учусь быть личным секретарем у Леди, - его голос звучал удрученно.
В руках застыл поднос. На его серебряной, зеркальной, как озеро поверхности, одиноким лебедем сиротливо застыла чашечка с кофе, а с другого края " озера", аппетитной горкой "выплывали" поджаристые, румяные тосты.
- Ничего страшного Патрик. Признаться, я тоже в первый раз обзавелась личным секретарем. Так, что будем учиться вместе...
Патрик поднял голову и вдруг подмигнул мне темно-коричневым глазом, в обрамлении длинных, загнутых вверх ресниц. Затем браво щелкнул каблуками щегольских туфель, наверное пошитых на заказ из тонкой и дорогой кожи рептилии.
- Я могу быть свободен? - предательский зевок, едва не искривил его губы в забавную гримасу.
Я махнула рукой. Сил отвечать не было. Сейчас бы позавтракала и с удовольствием бы прилегла отдохнуть, после страшной ночи.
Но где-то там внизу, в огромном кабинете меня ждали дед и Филипп. Поэтому про сон, пока надо забыть.
Через полчаса свежая от прохладного душа и сытая после после скромного завтрака, я стараясь быть спокойной, стучала в дверь кабинета.
В ответ мне была тишина. Досадливо тряхнула головой. Почему это я решила, что дед меня будет ждать именно здесь?
- Леди Николь, хозяин просил проводить вас в его спальню. Мистер Шэнли, еще со вчерашнего вечера чувствует себя плохо, - голос худого, похожего на длинноносую цалю, слуги, прошелестел так близко, что я едва не подпрыгнула от неожиданности.
Мужчина смотрел на меня с заученной, вежливой улыбкой.
- Плохо чувствует? - переспросила я его, и тревожный страх, противной змеей сжал сердце.
Спальня моего деда конечно же находилась на первом этаже. Долговязый слуга деликатно постучался в широкую дверь.
- Да-а, войдите! - громкий, уверенный голос за дверью принадлежал Филиппу.
В большой комнате царил полумрак, резко пахло какими то лекарствами.
Мне подумалось, что совсем недавно старый паук - мой дед, предпочитал яркий свет, жаркую влажность и удушливый запах цветущих орхидей. Что же изменилось за такое короткое время?
Ответом мне стал весь внешний вид, мистера Шенли.
Он оставил свое кресло, как больной и хилый краб оставляет свою любимую, обжитую раковину. Теперь он полулежал опираясь спиной на гору больших подушек, в кружевных, белоснежных наволочках.
Странно было видеть этого властного человека в столь беспомощном и печальном состоянии. Дед был неподвижен. Желтые руки сложенные на груди как у мертвеца, а взгляд черных глаз был устремлен в пространство темного угла. На бледных, серовато-желтых щеках, морозным инеем белела щетина. В глазах застыла тягучая горечь.
- Вы непозволительно опаздываете, миссис Николь! - ворчливо процедил Филипп.
- Тс-с-с! - перебил его свистящий шепот.
Дед повернул крупную, туго обтянутую желтой кожей голову, к двери. Выражение его лица заметно оживилось. В глазах зажглось нечто, напоминающее нежность.