Старлей поспешно ретировался из зоны видимости, а хозяин кабинета вручил детине забрызганную чернилами печать и кивнул на меня:
— Леха, видишь, у меня полный кабинет работы, я тебя прошу — собери мозги в ложку и давай беги быстренько опечатай склад! Справишься?
Леха кивнул и действительно убежал, а Чупаха скомандовал мне:
— Говори!
— С праздником вас! — Я быстренько вынула из сумки и положила на стол нарядный конвертик.
— Что за праздник?
— День борьбы с международным терроризмом!
— ?!
— ООН объявила! Вы открыточку читайте внимательно…
— А…
Чупаха заглянул внутрь, прикинул сумму условных единиц, разом подобрел и проникся моими бедами:
— Конечно, Вероника, поможем! Мне самому работать проще, когда губернатор движется по объездной — и ему с моими бойцами в сопровождении спокойнее! Он же разумный человек, понимает: если голову оторвет — обратно не приклеишь! И крайних не найдешь. Кругом лоботрясы — только бюджет умеют пилить, рыбу глушить казенным тротилом и инвентаризации проводить! Прямо сейчас позвоню охране губернатора и проинструктирую, как надо действовать…
Я выбежала от Чупахи довольная, вежливо попросила у молодого человека на КПП телефон и набрала начальника производства — надо его предупредить, чтобы начинал реставрировать поврежденные щиты с объездной дороги. Но вместо выражения энтузиазма услышала надменный голос:
— Вероника, вы, извиняюсь, мне не начальник! Я сам разберусь, что мне делать!
По большему счету, он прав — никаких официальных оснований руководить у меня нет. Значит, мне придется отложить конец рабочего дня еще на часок, вернуться в больницу к Чигарскому и попросить назначить меня кем-то главным! Например, исполнительным директором, хотя бы на время его болезни. Вот и все!
Я преисполнилась решимости, вызвала такси и снова покатила в травматологию.
Вторник 23:45
Когда, подгоняемая темнотой и ночным холодком, я вышла из машины, бодрой перебежкой пересекла больничный двор и, миновав задремавшую дежурную, проникла в больничный корпус, время неумолимо сползало к полуночи.
Больные давно стонали во сне, приняв вечернюю порцию пилюль и уколов. В коридорах тускло щурилось дежурное освещение, но я легко отыскала элитную палату шефа.
Чигарский бодрствовал.
Довольно сложно спать, когда у тебя в палате рокочет тяжелейший металл, а рядом с кроватью галдят сразу столько изрядно подвыпивших посетителей! За минусом густого музыкального фона, палату наполнила атмосфера почти новогодняя — пахло апельсинами, ментолом, алкоголем и чистой, безусловной радостью, не омраченной делом или деньгами, — былой музыкальный коллектив воссоединился в первом составе.
Крестный расположился на единственном стуле и зычно подпевал «настоящему музыканту», исторгавшему рулады из ноутбука, — причем ничуть не хуже любого мордатого дядьки с радио «Шансон».
Мой биологический родитель пристроился на тумбочке и отбивал ритм по спинке кровати неизвестно откуда взявшейся вилкой. Где уважаемые бизнесмены коротали вечерок, можно только догадываться, зато сейчас папуля выглядит как заправский ковбой (если найдется ковбой, который столько выпьет!), — джинсы заправлены в казаки, зато небрежно наброшенная рубашка расстегнута вообще и ниспадает живописными складками, как римская тога. Традиционные атрибуты бизнесменского гардероба в виде пиджака и галстука бережно держит в руках верный вассальному долгу сэнсэй Славин.
Жека, как младший по званию и возрасту, хлопотал рядом с подоконником и по первому зову разносил старшим товарищам пластиковые наполненные стаканчики и ломтики апельсинов.
А гость города Алик-Хруст занимал почетное место — под сенью капельницы, на краю функциональной кровати болящего, периодически поправлял наволочку с трогательным чернильным штампом, заботливо гладил Чиру по гипсу и сокрушался:
— Чем они его укололи? Называется, врачи! Его даже не прет!
— Ой, Ника, заходи — мы тебе тоже нальем! — обрадовался моему появлению Дим-Дим, стащил галстук, сунул Жеке в руку вместо стаканчика с коньяком.
Я за сегодня так изнервничалась и набегалась, что с удовольствием выпила бы, но папочка оставил музыкальные занятия, воспротивился и выпил вместо меня:
— Дима, прекращай спаивать ребенка! Ника, что у тебя стряслось?