— Сеич, сними пиджак, помнешь! Он никуда не убежит! — просил Паша-Трифон.
— Гоша, тебе что, совсем чердак снесло? — возмущался Дим-Дим.
— Может, он пришел продать тот диск, будь он неладен…
— Отпусти его, Алексеевич, пусть покупает ту чертову землю, это хорошо! Хорошо для бизнеса! — заглушая друг друга, кричали адвокат и сэнсэй Славин.
— Шеремет! Прекрати сейчас же, ты его убьешь, и тебя посадят! — орала Лида.
— Вы же одну музыку слушаете! Так нельзя! — резонировал Алик-Хруст.
Я старательно убеждала себя, что все еще сплю, в полусонном трансе спустилась до половины лестницы и тоже закричала:
— Папа, отпусти его — это мой муж!
— Что?! — взвился отец. — Ника, ты что?
— Ты сказал, что я могу выбрать сама, кого захочу, любого — хоть свинопаса! Я выбрала его! Отпусти его, отдай его мне — это будет правильно и по справедливости!
Отец повернул голову в мою сторону, но, как опытный стервятник, продолжал крепко сжимать свою добычу — бледного, побитого, наполовину удушенного Андрея Дольникова.
— Ты мне обещал! При них, — Я махнула рукой в сторону Дим-Дима и адвоката. — Паша, скажи, ты же разбираешься, скажи, что это правильно…
— Вообще, Сеич, Ника правильно говорит… — Трифон приблизился к окончательно опешившему отцу, четко рассчитанным жестом выдернул Андрея из его рук и оттолкнул подальше — так, что несчастный Анрик зацепил плоский кофейный столик и грохнулся на пол.
Но и его спаситель тоже молниеносно получил поставленный удар по носу.
Кровь закапала на белоснежную рубашку, и каждая капля хризантемой распускалась на белой ткани, как красная тушь на свитках в фильмах о самураях.
— Мастерство не пропьешь! — тихо ахнул Алик.
— Не отнять! — восхитился сэнсэй Славин.
— Руки быстрее мозгов! — ворчал крестный.
— Пашка, ну прости меня, не хотел, — Папа отдышался, начал приходить в себя, обнял Трифона, похлопал по плечу: — Прости, ради бога, что так получилось…
— Да ерунда это, Сеич… Между нами же никогда никаких баб не было и не будет…
Отец вынул носовой платок, прижал к Пашкиному разбитому носу, не поворачиваясь бросил мне:
— Вон из моего дома! Ты настоящий позор семьи!
Свершилось!
Не могу поверить, что отец сказал это МНЕ!
Мне — сонному, жалкому, слабосильному существу в пижаме.
Я замешкалась посреди лестницы, не в состоянии решить, что мне делать дальше — убираться сразу, то есть спуститься вниз и пройти мимо разгневанного родителя прямо к дверям, или сначала вернуться в комнату за курткой и сумкой…
А там, внизу, у подножия лестницы, отец вспомнил про несчастного Анрика, тихо скулившего на полу, и снова навис над ним:
— Я этого свинопаса сейчас в стену впечатаю… — и двинул моего жениха ногой.
Я взвизгнула, скатилась вниз, попыталась броситься к Андрею, но меня поймали и зашикали:
— Ника, не лезь!
— Ты тоже получишь!
— Не зли его…
— Лучше уйди отсюда…
Только Лида не стала присоединять голос к общему хору, а молча, решительным шагом направилась к двери.
Папа вынужден был отвлечься:
— Лида, куда ты?
— Все, хватит, я так от вас устала… Я ухожу!
— Лида, ты не можешь этого сделать!
— Могу! Кто меня остановит?
— Я!
Отец догнал Лиду, развернул к себе, взял за подбородок и поцеловал в губы.
Страстным, бесконечно длинным поцелуем.
Настолько долгим, что я успела добраться до Андрея и изо всех сил потянула его к выходу:
— Идем, идем отсюда быстрее…
Свадьба удалась.
Я шла и наслаждалась тихим шорохом собственного длинного подола.
Всемирная служба курьерской доставки не подвела: мое платье успело приехать из Лондона к самому торжеству. Роскошный, расшитый бисером шемиз. Бисер почти не потускнел, а легкая желтизна только добавляет ткани аристократического лоска — прекрасная сохранность для туалета, сшитого в двадцать четвертом году прошлого века! Такое платье могла бы носить девушка великого Гетсби, если бы он был больше чем литературным персонажем.
Чиновным женушкам в новеньких костюмчиках от посредственных апологетов мадам Шанель тонкого шарма столетий не понять. Я даже не посмотрела в их сторону, а пошла дальше, мимо штатных девушек, выстроившихся по периметру зала в однотипных и дорогих вечерних нарядах. Юбки в пол, обнаженные плечи, нереально высокие каблуки и неприлично глубокие разрезы, тщательные укладки и дареные бриллианты. Улыбаются так, будто ждут, что жених передумает бракосочетаться, спустится к ним по красной дорожке и вручит каждой по «Оскару» — у бедняжек больше шансов получить награду от американских киноакадемиков, строгого фестивального жюри «Теффи» или «Серебряную калошу» от разухабистых ребят с радио, чем скромное обручальное колечко!