Пока я отчитывался, Липино лицо все больше багровело. На пределе кипения она попыталась погасить гнев, выпив водички. Трясущейся рукой Липа схватила со стола бутылку минералки, сорвала пробку, неплотно сидящую на горлышке, и перевернула бутылку вверх ногами, целясь горлышком в чашку. Бутылка оказалась пустой. Я увидел, как в бессильной злобе метались глаза Липы от пустой бутылки в руке к полной упаковке в углу кабинета и обратно. Однако идти в такую даль за новой бутылкой в ее состоянии было непосильной задачей.
В тот момент, когда я заговорил о скандале, Липа грохнула бутылкой о стол и завопила, как будто ее прорвало:
– Ты пьян, убирайся отсюда немедленно!
– Никак нет, – невозмутимо отчеканил я. – К тому же вы меня не дослушали и не знаете самого главного: после разговора с культурой мне позвонили из администрации и…
Она резко прервала меня:
– Твои новости, это самое, стары как мир – я все это знаю и без тебя, и без тебя. Это самое, они мне звонили, звонили, значит, и предупредили, что кругом ошивается один, это самое, нахальный журналист, журналист.
– Правильно, – охотно подтвердил я. – А еще администрация требует от меня до конца дня сообщить им, на кого я работаю, а так же предоставить все имеющиеся материалы. Если я пришлю им интервью с Зиной и стенограмму разговора с Лёшей, то, после случая с культурой, где почему-то считают, что я их запугиваю и шантажом вымогаю деньги, они ни за что не поверят, что вы в стороне от всего этого.
У Липы округлились глаза, вытянулось лицо, и со щек схлынула краска.
– Да, вляпал ты меня в, эту самую… историю… – обреченно вздохнула она.
– Не кисните раньше времени, Александра Александровна, ничего страшного пока еще не произошло…
В тот момент, когда я успокаивал Липу, из кармана зазвучала знакомая мелодия сотового телефона.
– Извините, – сказал я ей, – я должен ответить.
Я отвернулся, прикрыл рот ладонью и вполголоса сказал в трубку:
– Да, мам.
Так совпало, что именно сейчас мама проверяла на кухне запасы продуктов и решила продиктовать мне список необходимых покупок. Я понял, что разговор может затянуться, и попытался намекнуть ей, что немного занят:
– Мам, я как раз сейчас не могу говорить…
Ничего не вышло, мама разразилась тирадой о том, что у меня вечно нет времени с ней говорить, и мне стало стыдно, потому что она была права…
– Хорошо, я слушаю… Я думаю, лучше в универсаме… Да, понял… Да, возьму… Ну а как же без него… Я помню… Да, и гораздо полезнее… Ну это как всегда…
Когда мама буквально на секунду замолчала, я поспешил сказать:
– Ну ладно, пока.
Не тут то было. Мама захотела проверить, правильно ли я все записал.
– Нет, мам, я не записывал… Я все запомнил, мам… Нет, повторять не буду… Хорошо. Спагетти… С красным поваром на эмблеме… Нет, не перепутаю, мам… Сыр… Сулугуни… Майонез, сливочное масло… Да, как в прошлый раз, восьмидесяти двух процентное… Да, мне оно тоже очень понравилось… И цена ничего… Еще семечки за двадцать пятое ноль седьмое… Извини, за тринадцатое ноль восьмое… Я просто немного отвлекся… Нет, мам, не перепутаю… Посмотрю… Хорошо, не буду. Ну все, до вечера.
Я дал отбой, убрал мобилку в карман и снова повернулся к Липе.
– Я продолжу: для паники совершенно нет причин. Вы просто привыкли, что все всегда идет по задуманному плану, а стоит ситуации немного отклониться от первоначального курса, как вы тут же устраиваете кипиш. Нет, вы не кормчий, Липа, вы – балласт. Вы чего-то испугались и сразу же отказались от задумки. Я же предлагаю продолжать начатое. Поверьте, я знаю, что делаю.
Липа действительно паниковала – ее красные глаза бешено вращались в глазницах. Она во второй раз схватила пустую бутылку, снова убедилась, что та по-прежнему пуста и поставила ее на место.