— Дворянство всегда норовило содрать с народа семь шкур! — говорил он задумчиво после этого, однако замечания политического характера делал чрезвычайно редко и, даже осилив названный труд, как-то безотчетно подводил под понятие «дворяне» владельцев магазина «Марк Леваи и сыновья».
В храм божий он ходил два раза в год — читать молитву за упокой души сына Белы и своей жены…
…Эгето внезапно очнулся от задумчивости. Послышался мерный стук шагов — видно, шел патруль; проспект Императора Вильгельма был безлюден.
На темной площади Святого Иштвана съежилась черная безмолвная громада базилики, словно замерший перед прыжком огромный хищный зверь.
— Ра-або-чи-ие! — разорвал тишину чей-то голос. Застучали сапоги, щелкнули затворы винтовок — и опять стало тихо.
По лестнице дома на улице Надор впереди Эгето медленно поднимался человек в изодранной солдатской одежде. Эгето подождал, пока солдат пройдет, и лишь тогда пошел сам. У двери квартиры номер двенадцать на четвертом этаже он остановился и постучал.
— Это я, тетушка Йолан, — сказал он. И лишь затворив за собой дверь кухни, добавил голосом, в котором сквозила смертельная усталость: — Не пугайтесь! Возможно, день или два мне придется ночевать у вас.
Глава вторая
— Эти вареники совсем посинели с полудня! — заявил курносый мальчуган, голодными глазами глядя в тарелку, но к еде тем не менее не прикасаясь.
— Не дури, — отозвалась худощавая старуха, мельком взглянув на стоявшую перед мальчиком тарелку с варениками, которые действительно потемнели за день и были сейчас какого-то серовато-синего цвета и чуть потрескавшиеся. — Ешь! Желудку безразлично, какого цвета ужин. А эти вареники, кстати, не синие, а желтые, просто они из картофельной муки приготовлены.
— С виду синие, — не сдавался мальчик. — Я цвета различаю. Ух, какие скучные эти вареники! Тебе тоже скучно от них, ты уж мне не говори! Теперь давай сочинять, а то я не стану есть.
— Что же нам сочинить? — проворчала старуха.
На ней было темное ситцевое платье и передник в крапинку. Ее тонкий красноватый нос с горбинкой нависал над верхней губой, пучок седых волос прочно пристроился на самой макушке, а в небольших прищуренных глазках таилось какое-то светлое благодушие.
— У тебя уж наверняка припасено что-нибудь очень занятное, — продолжала она, — и ты хочешь передо мной козырнуть.
— У меня ничего нет, — с хитрецой возразил мальчик.
В эту игру они оба — бабушка, вдова Кароя Дубака, и ее внук — играли уже много месяцев. Забава началась в конце мая, когда одиннадцатилетний мальчуган Лайошка Дубак, или Лайош Дубак младший, выздоравливая после плеврита, прочитал все имевшиеся в доме книги — от сказок Гауфа до «Календаря сокровищ», приложения к газете «Будапешта хирлап» за 1918 год; малыш осилил даже политическую брошюру, изданную в 1916 году и носящую название: «Чего желают национально-демократическая партия и Вилмош Важони?» Мальчугана, еще не встававшего с кровати, одолевала невыносимая скука, и он часто хныкал. Об его отце, рядовом, сражавшемся где-то на итальянском фронте, вот уже почти год, с момента капитуляции, не было никаких вестей. Мать мальчика, госпожа Лайош Дубак, работавшая кассиршей в булочной на улице Вешелени, уходила из дому в шесть утра и возвращалась лишь поздно вечером. Старуха тоже нередко оставляла его одного, забегая домой только на короткое время в полдень; все чаще и чаще она уходила то в один, то в другой из соседних домов постирать или сделать уборку. Мальчуган, предоставленный самому себе, целыми днями лежал в постели, устремив глаза в потолок, и размышлял о чем-то своем. Когда у старухи, неразговорчивой по натуре, не бывало уборки или стирки, она, разумеется, весь день проводила с внуком: штопала одежду в комнате или стряпала обед в кухне; прерывая стряпню, она то и дело наведывалась в комнату, чтобы ответить на какой-либо неотложный и странный вопрос мальчугана. Это было в один из дней на исходе мая; старуха сидела в комнате, склонившись над штопкой, когда внук ее вдруг уселся в кровати и каким-то монотонным, внушающим ужас голосом стал говорить на память второй абзац речи, которую он прочитал в брошюре и которую депутат парламента Вилмош Важони произнес 23 октября 1913 года по вопросу об избирательном праве национальных меньшинств.