Однако на Напхедь они взбирались бок о бок. Здесь бросилось бы в глаза, если бы они шли гуськом.
— Как красив Будапешт, — заметил «солдат» и, обернувшись, залюбовался Крепостью, блиставшей в пурпурных лучах заходящего солнца.
— Да. — Эгето стиснул зубы. «Красив», — думал он, и кулаки его сжались.
Они пришли в дом на Напхедь. Ничего подозрительного кругом не было. Должно быть, все обошлось. Врач был несколько бледен — может, от волнения, а может, его бледнил белый халат. Утром Эгето видел врача в костюме. Гостя провели в отведенную ему комнатку. Он положил портфель и вытер лоб.
— Здесь вам будет спокойно… Мы любим играть в преферанс, — немного волнуясь, сказала жена врача.
— Я научусь, — пообещал гость и лукаво прищурился.
Супружеская чета, удовлетворенная, удалилась.
Эгето тоже собрался уходить.
— Вам не было страшно? — спросил «солдат». — Путь был длинным, я немного волновался.
— Я тоже, — сказал Эгето и вздохнул с облегчением.
«Солдат», видевший Эгето впервые, спросил, как его зовут. А затем очень серьезно сказал:
— Благодарю вас… товарищ Эгето. У вас отличные нервы. До свиданья.
Они обменялись крепким рукопожатием. Оба сознавали, что этого совершенно достаточно. Эгето знал — он не забудет этого «простого солдата». И думал: быть может; и тот не забудет его…
Сейчас он шел по Цепному мосту, в сумерках Дунай отливал серебром. Дневной зной уже стремительно взмывал вверх, незримые столбы его отправлялись в свой ночной путь к звездам, в бесконечность, чтобы здесь, внизу, освободить место для более холодных слоев воздуха. По непреложному закону физики.
Закон физики… Эгето вспомнился их разговор, когда они подходили к горе Напхедь. «Солдат» спросил:
— А вы, товарищ?
Эгето сперва не понял.
— Я? — удивился он.
— Вас… ищут?
— Не знаю. Может, ищут. — Эгето немного помедлил — Они мечутся, — добавил он.
— Сейчас они уже осваиваются! — с досадой заметил «солдат». — Надо остерегаться… У вас есть пристанище… надежное?
— Да, — солгал Эгето.
— Это неправда! — сказал «солдат» и посмотрел Эгето прямо в глаза. — Скажите, чтобы вас устроили… Мы не должны быть беспечны! Как же вы сможете работать?
— Жилье будет! — сказал Эгето. Он подумал о старике литейщике, об Йеллене.
Возможно, ему придется пойти на склад железного лома и воспользоваться местом, о котором говорил литейщик. Ночью, после того как румыны оставили их в покое, он сказал тетушке Йолан, что куда-нибудь уйдет.
— Не смей даже говорить об этом, — возразила тетушка Йолан, — ты никуда не пойдешь! — Она была смертельно обижена. — Что бы сказал на это Болдижар?
Все-таки он уйдет и поищет другое жилье.
Закон физики… Перемещение воздушных масс. Земля, эта большая планета, летними ночами отдает свое тепло другим звездам…
— До свиданья! — сказал тот человек, «простой солдат», тот товарищ.
Когда Эгето подошел к Цепному мосту, он знал, что слова «солдата» не были пустой любезностью… Они были обещанием.
— Прибыл наш красавчик! — осклабившись прямо в лицо Пейеру, презрительно процедил один из полицейских, когда министра внутренних дел вели наверх по мраморной лестнице резиденции премьер-министра.
Впереди в сопровождении артиллерийского капитана, исполненный сознания собственной значимости, выступал Иловский, и даже в походке его чувствовалась спесь, а лицо выражало такое довольство, будто в его кармане уже лежал заказ венгерского королевского военного министерства на две тысячи штук офицерских ночных горшков. За ним два сыщика вели министра внутренних дел, лицо которого от волнения покрылось пятнами; кончики усов не были, как обычно, закручены вверх, а уныло обвисли.
«Размяк, — подумал один из сыщиков, — боится, шляпа, что мы его прикончим».
Шествие замыкал Штерц. Он тоже был исполнен сознания своей значимости в этот исторический момент.
Наверху министра внутренних дел передали с рук на руки капитану Фаркашу, и капитан провел его в зал заседаний Совета министров; там в это время Чиллери и советник Калмар диктовали протокол закончившегося совещания министров, в котором подробно говорилось об отставке социал-демократических министров, пять строк были посвящены дальнейшей судьбе всей Венгрии и принципиальным условиям сформирования нового правительства и двенадцать строк предусматривали личную безопасность членов вышедшего в отставку правительства. Каждому министру был вручен экземпляр этого документа, один экземпляр был положен в архив и один Чиллери взял себе.
Генерал Шнецер ушел домой, так как желал присутствовать при церемонии подписания протокола в генеральской форме. Он переоделся и через полчаса возвратился со свеженапомаженной головой и в генеральских брюках с красными лампасами. Его отсутствие не вызвало задержки оформления протокола. Он протокол не подписывал, так как, будучи истинным христианином и аристократом, а также генералом австро-венгерской армии, считал унизительным ставить свое имя рядом с именами всевозможного сброда; в отдельном письме, адресованном Дюле Пейдлу, он подтвердил, изложенное в протоколе.
В одной из просторных приемных премьера в обществе других путчистов курили сигары совершенно счастливый Штерц и немного сонный Юрко. Странное дело, Штерц в настоящий момент не испытывал никакой сонливости. Он отнюдь не возражал бы против того, чтобы этот удивительный день длился целый год. И пускай бы в зале заседаний Совета министров господа целый год диктовали протокол.
С отелем «Бристоль» поддерживалась постоянная телефонная связь. Звонил Фридрих, потом профессор Блейер, и наконец сам эрцгерцог поздравил Шнецера и его сподвижников с подписанием протокола.
А в «Бристоле» уже шли переговоры о составе нового кабинета чиновничьего правительства. Кованная железом телега истории с грохотом неслась вперед: кроме Фридриха, Шнецера, Блейера и Чиллери, в состав кабинета министров решено было временно ввести статс-секретарей; намеченным кандидатам были посланы на дом визитные карточки с предложением принять руководство соответствующими министерствами. Министром внутренних дел стал статс-секретарь Адольф Шамаша, дядя министериального советника д-ра Гезы Шамаша, у которого в воскресенье утром побывал Эгето по делам города В.
Примерно в половине девятого Чиллери и Шнецер, закончив все дела и заперев в одном зале бывших социал-демократических министров, покинули резиденцию премьер-министра и направились прямо в отель «Бристоль». Там в воротах уже стояли полицейские в парадной форме и белых перчатках. На улице собралась толпа из трехсот-четырехсот человек и восторженно приветствовала их. Владелец машиностроительного завода Иштван Фридрих объявил с балкона об отставке правительства Пейдла и образовании нового правительства. На балконе мелькнула фигура эрцгерцога Иосифа с маршальским жезлом в руках.
В холле к Чиллери пристал подозрительный тип, редактор Каноц, и всячески пытался взять у него интервью для начинающей выходить христианской газеты. Чиллери, теперь уже министр здравоохранения, лишь смерил назойливого субъекта колючим взглядом.
— Прошу пройти! — бросил Каноцу сыщик, сопровождавший Чиллери из резиденции премьер-министра. Потом добавил: — Что вы хотите, господин редактор? За целый день была дана всего лишь одна пощечина!
И Каноц бочком прошмыгнул вперед.
Наверху Фридрих со слезами на глазах обнял генерала и дантиста.
— Господа! — воскликнул он с чувством.
Затем Фридрих и его высочество отправились в отель «Риц», где миссии Антанты, уже информированные о перевороте, собрались на экстренное совещание: англичане — генерал Гортон и адмирал Траубридж, французский генерал Грациани, итальянцы — герцог Боргезе и подполковник Романелли. Вновь прибывшие доложили совещанию о сформировании нового кабинета. В отель «Бристоль» они возвратились очень поздно, была почти полночь. Его высочество опять выпил рюмку абсента. За время его отсутствия Чиллери и Шйецер подготовили документы о новых назначениях и сочинили текст манифеста эрцгерцога Иосифа. Он начинался так: «К венгерскому народу! После переговоров с находящимися здесь властями Антанты уполномочиваю: временно возглавить венгерский кабинет министров статс-секретарю военного министерства в отст. Иштвану Фридриху…» А кончалось так: «Мы непоколебимо верим в лучшее будущее нашей родины».