В начале 1906 года, достигнув двадцати трех лет, Ференц Эгето вступил в организацию социал-демократической партии города В. Премьер-министром Венгрии был тогда барон Геза Фейервари, а министром внутренних дел — Йожеф Криштоффи, однако кабинет «опричников» уже доживал свои последние дни, и соответственно пошла на убыль волна манифестаций, связанных с борьбой за избирательные права.
В скромных помещениях рабочего клуба города В., помещавшегося на улице Дяр, жизнь в эти месяцы била ключом; дважды в неделю читались лекции политического и просветительного характера, по временам приезжали докладчики даже из членов столичного партийного руководства. Здесь впервые услыхал Ференц Эгето о пьесе Максима Горького «На дне», а спустя несколько недель в воскресном номере одной столичной газеты прочел рассказ Максима Горького «Двадцать шесть и одна». Писатель изобразил будни пекарей-подмастерьев, проводивших свою жизнь в подвале за бесчеловечно тяжелым трудом, людей, изо дня в день глядевших из подвального окна на ноги проходящей мимо молодой служанки. Каждое слово этого рассказа дышало смятением и надеждой.
Эгето по-прежнему жил в семье тети Рози, ютясь в одной комнатушке с Анталом. По-прежнему ездил трамваем в Пешт. Вечера он проводил в рабочем клубе. Собрал скромную библиотечку, в которой было около восьмидесяти книг, которые он обернул плотной оберточной бумагой. Он принялся изучать немецкий язык. В типографии Яноша Араня он уже больше не работал; он поступил в типографию «Атенеум» и работал на втором этаже дома на улице Микши, набирая рукописи специального журнала, субсидировавшегося влиятельными капиталистическими кругами и называвшегося «Отечественная промышленность».
В 1908 году он сдружился с семьей Болдижара Фюшпёка; у Фюшпёков был пятилетний сын, мальчишка с лицом, походившим на индюшачье яйцо, и жили они на улице Палоц. Болдижар Фюшпёк работал печатником на новых, только что появившихся тогда ротационных машинах в типографии Толнаи; каждую неделю он приносил домой сорок восемь крон и в свои тридцать три года был членом правления рабочего клуба города В. Благодаря Болдижару Фюшпёку, или, точнее говоря, благодаря стараниям тетушки Йолан, Ференц Эгето познакомился с девушкой, которая позднее стала его женой. Она работала в типографии Толнаи; родители ее давно покоились на кладбище, а она жила у Фюшпёков. Первого мая 1909 года Эгето и эта девушка шагали рядом по Вацскому шоссе в толпе, державшей путь в столицу. Они дошли еще только до проспекта Хунгария, когда Илонке нестерпимо захотелось пить. Эгето повел ее в ближайший большой дом, но тщетно стучались они в одну из квартир первого этажа — им никто не открыл.
— Сицилистам здесь делать нечего, — вдруг донеслось до них со второго этажа: слова принадлежали старику с багровой физиономией, на голове которого красовался вышитый колпак, а в зубах торчала прокуренная трубка.
В конце концов в другой квартире им дали два стакана воды.
— Когда выйдете, нажмите, кнопку, товарищи! — мигая, сказала сидевшая в кресле парализованная старуха.
В прохладном подъезде, прежде чем присоединиться к толпе, они, не обмолвившись ни единым словом, обнялись и поцеловались; губы у них были влажные от только что выпитой воды; каштановые волосы девушки щекотали щеки Эгето, ее мягкое тело на мгновение податливо прильнуло к нему; у нее был тонкий стан, еще не потерявший гибкости от долгого стояния у печатного станка. Спустя три месяца после знакомства они поженились. Полгода они прожили вместе — потом Илонка умерла. В больнице Каройи. Гнойный аппендицит. Операция. Перитонит. Она очень страдала; в ее последнюю ночь Эгето не отходил от больничной койки, держал горячую руку жены в своей, слушал ее слабые стоны, прорывавшиеся сквозь страшный зубовный скрежет — она почти не принимала болеутоляющих средств.
Сейчас, в ночной тиши, ему словно бы вновь слышались стоны Илонки.
«Прошло целых десять лет, — думал он, растревоженный тенями прошлого, — а кажется, будто только вчера…»— И он смотрел и смотрел на луч луны, прокравшийся в комнату через окно.
Йошка Фюшпёк перестал храпеть и спал совсем тихо; стены, за день нагретые солнцем, все еще отдавали тепло.
«Тогда… — снова унеслись в далекое мысли Эгето, — да… я переехал на самое рождество…»
…Да, в тот рождественский день после смерти Илонки, когда снег падал крупными хлопьями, Эгето перебрался жить к Фюшпёкам. Он и Болдижар Фюшпёк перевезли на ручной тележке его скромные пожитки. Он исхудал за эти недели и сделался молчалив. Нежданно-негаданно в один из тех дней его навестил учитель венгерского и латинского языков городской гимназии. Этот учитель, огромного роста, толстый, румяный мужчина в очках, слишком шумно сопел. Он был очень смущен и, не ожидая приглашения, сел.
— Чем могу служить? — учтиво осведомился Эгето.
— Вы узнаете меня? — спросил учитель.
Эгето кивнул.
В сущности… — Гость из-под очков, как-то сбоку смотрел на Эгето и кряхтел. — Мы… мы ведь с вами родственники.
Эгето не отвечал.
— К сожалению, я ничем не могу угостить вас, — сказал он наконец в нерешительности.
— Очки запотели, — объявил учитель, снял очки, подышал на стекла и, подслеповато щурясь, принялся протирать их носовым платком. — Вы, как я слышал, — он сделал какой-то извиняющийся жест, — как я слышал, социал-демократ.
— Да.
Учитель помолчал.
— А кем прикажете быть еще? — с легкой иронией произнес Эгето.
— Не могу ли я чем-либо быть вам полезен?.. — проговорил тогда учитель, глядя Эгето прямо в глаза.
Эгето пожал плечами.
— Благодарю, — сказал он.
Наступила тишина; учитель, терзаясь, ломал свои большие красные руки и близоруко щурился. За сильными увеличивающими стеклами очков, словно луны, поблескивали белки его глаз.
— В «Атенеуме»… там готовят к изданию мой латинский словарь. — Он махнул рукой. Потом поднялся и неуклюже протянул Эгето руку.
— Видите ли, — заговорил он поспешно, — я слыхал, что у вас умерла жена… Примите мои сожаления.
И он ушел, высокий, громоздкий и шумно сопящий; проходя через кухню, где ужинал Болдижар Фюшпёк, он отвесил общий поклон, пробормотал какие-то прощальные слова и вышел, надев шляпу уже за дверью.
— Что ему надо? — спросил позже Фюшпёк.
Эгето пожал плечами.
— Бог его знает, — с задумчивым видом ответил он.
Об этом странном визите между Эгето и Фюшпёком не было произнесено больше ни слова. В то время у учителя Кароя Маршалко было уже двое детей: сын гимназист и десятилетняя дочь.
Шли годы, но братья никогда не встречались друг с другом. Изнурительно знойные лета сменяли студеные, зимы, русский царь и германский император Вильгельм II дважды встречались, чтобы обсудить вопрос о Багдадской железной дороге, велись переговоры о Балканах и Персии, вновь потерпели фиаско переговоры по поводу заключения англо-германского соглашения о флоте. Как-то ранним утром, идя по бульварному кольцу в типографию, Эгето увидел, как в направлении Западного вокзала пронеслись несколько пароконных фиакров на резиновых шинах. Полицейский на углу вытянулся и взял под козырек.
— Эге, Тедди Рузвельт! — воскликнул продавец жареной кукурузы и ткнул пальцем в сторону второго фиакра, где сидел, закинув ногу на ногу, пожилой человек с румяным лицом, президент Северо-Американских Соединенных Штатов.
— Недурно бы получить от него несколько долларов! — объявил разносчик газет с большой пачкой «Аз уйшаг» под мышкой, где были напечатаны длиннющие статьи, сообщавшие об исчезновении русского писателя графа Льва Толстого и о смерти венгерского писателя Кальмаца Миксата.
Этой осенью в рабочем клубе города В. происходили бурные дебаты по поводу соглашения о совместной борьбе за избирательные права между партией социал-демократов и партией Юста[6].
«Мы не можем идти на компромисс с буржуазией», — утверждали одни. Другие доказывали, что единственной задачей партии в настоящий момент является завоевание демократических свобод; после того как трудовая партия одержала в избирательной кампании крупную победу и когда история о фактическом использовании денег, принадлежавших управлению соляных копей, на избирательные цели получила широкую огласку, обе группы спорщиков, ошеломленные, умолкли. Приходский священник Верц в один из воскресных дней произнес длинную проповедь в церкви города В., посвященную бичеванию «безродных каналий», именуя столь нелестным прозвищем местных социал-демократов, а днем молодые люди, члены духовной конгрегации, устроили демонстрацию перед рабочим клубом: разумеется, не обошлось без драки, в которой участвовал и Ференц Эгето, за что был доставлен в полицию и задержан там вместе с четырьмя товарищами до утра следующего дня.
6
Партия независимости, созданная либеральным политическим деятелем Дюлой Юстом. Эта партия выступала за введение всеобщего избирательного права.