-- Ну?
-- Эту опасайся насчет детского воспитания: она в садике работает, какая-то там начальница, -- загрызет...
-- За что?
-- Все. -- Владимир Николаич широко заулыбался, полу-поклонился всем и пошел здороваться с каждым отдельно.
Груша следовала за ним. На нее смотрели вопросительно, строговато. Женщина в голубом платье посмотрела даже по-дозрительно. Груша очень смущалась.
Наконец они сели на отведенное им место. Получи-лось -- напротив женщины в голубом, а по бокам пожилые и не очень пожилые, серьезные люди, явно не завсегдатаи рес-торанные, больше того, кажется, презирающие всех, кто в тот вечер оказался в ресторане.
Смотрели в зал, переговаривались. Делали замечания. Не одобряли они все это -- весь этот шум, гам, бестолковые раз-говоры.
-- А накурено-то! Неужели не проветривается?
-- Дело же в том, что туг специально одурманивают себя. Зачем же проветривать?
-- А вон та, молоденькая... Вон-он, хохочет... Заливается!
-- С офицером-то?
-- Да. Вы посмотрите, как хохочет! -- будущая мать.
-- Почему будущая? У них сейчас это рано...
-- Это уж вы меня спросите! -- воскликнула женщина в голубом. -- Я как раз наблюдаю... результат этого хохота.
-- А где наш диссертант-то? -- спросил Владимир Николаич.
-- За руководителем поехал.
-- За генералом, так сказать?
-- За каким генералом?
-- Ну, за руководителем... Я имею в виду Чехова, -- пояс-нил Владимир Николаич. И повернулся к Груше: -- У него руководитель -- какой-то известный профессор.
-- А ты говоришь, генерал.
-- Ну, генерал -- в переносном смысле, -- даже рассер-дился Владимир Николаич. Но говорил он негромко. -- Я шучу так. Ты тоже пошути с кем-нибудь... Состри чего-ни-будь. Чего сидишь, как...
Груша, изумленная таким требованием, посмотрела на своего жениха... И ничего не сказала.
-- Немножко будь оживленнее, -- уже мягче сказал Вла-димир Николаич. -Не теряйся, я с тобой. Покритикуй ал-коголиков, например.
Груша молчала.
А вокруг говорили. Подходили еще родственники и зна-комые диссертанта, здоровались, садились и включались в разговор.
-- Кузьма Егорыч, -- потянулся через стол Владимир Ни-колаич к пожилому, крепкому человеку, -- не находишь, что он слишком близко к микрофону поет?
-- Нахожу, -- кивнул пожилой, крепкий. -- По-моему, он его сейчас съест.
-- Кого? -- не поняли со стороны.
-- Микрофон.
Ближайшие, кто расслышал, засмеялись.
-- Сейчас вообще мода такая: в самый микрофон петь. Черт знает, что за мода.
-- Ходит с микрофоном! Ходит и поет.
-- Шаляпин без микрофона пел...
-- Шаляпин! Шаляпин свечи гасил своим басом, -- ска-зал пожилой, крепкий. Сказал так, как если бы он лично зна-вал Шаляпина и видел, как тот гасил своим басом свечи.
-- А вот и диссертант наш! -- сказали родные.
К столу пробирался мимо танцующих мужчина лет сорока, гладко бритый, в черном костюме. И с ним -- пожилой, добрый, несколько усталый, очевидно, профессор.
Встали, захлопали в ладоши. Женщина в голубом окину-ла презрительным взглядом танцующих бездельников.
-- Прошу садиться, -- сказал диссертант.
-- А фасонит-то! -- тихо воскликнул Владимир Никола-ич. -- Фасонит-то! А сам на трояк, наверно, с грехом попо-лам натянул. Фраер.
-- Откуда ты такие слова знаешь? -- удивилась Груша.
-- Боже мой! -- в свою очередь удивился Владимир Ни-колаич. -Выпивать-то с кем попало приходилось. Нахва-тался, так сказать.
Захлопали бутылки шампанского.
-- Салют! -- весело сказал один курносый, в очках. -- В честь свежеиспеченного кандидата.
-- Товарищ профессор, ну, как он там? Здорово плавал?
Профессор вежливо улыбнулся.
-- За здоровье нового кандидата! -- зашумели.
Кандидат встал.
-- За здоровье наших дам! -- сказал он.
Это всем очень понравилось.
Выпили. Потянулись к закуске. Разговор не прекращался.
-- Огурчики соленые или в маринаде?
-- Саша, подай, пожалуйста, огурчики. Они соленые или в маринаде?
-- В маринаде.
-- А-а, тогда не надо. У меня сразу изжога будет.
-- Тебе подать в маринаде? -- спросил Владимир Нико-лаич Грушу.
-- Подай.
-- Саша, подай-ка, пожалуйста, в маринаде. Что там за огурчики?..
-- А танцуют ничего. А?
-- Сергей... уже отметил. Слышите?! Сергей уже отметил: "Танцуют ничего". Засмеялись.
-- Подожди, он сам скоро пойдет. Да, Сергей?
-- Можно. А что?
-- Неисправимый человек, этот Сергей!
Владимир Николаич потыкал вилкой в огурчики, в са-лат... Потянулся поговорить с Кузьмой Егорычем. Но его как-то не замечали.
Поднялся курносый в очках.
-- Позвольте?!
-- Тише, товарищи!
-- Дайте тост сказать! Двинь, Саша.
-- Товарищи! За дам уже выпили... Это правильно. Но все-таки мы собрались здесь сегодня не из-за дам...
-- Да, не из-за их красивых глаз.
-- Да. Мы собрались... приветствовать нового кандидата, нашего Вячеслава Александровича. Просто, нашего Славу! И позвольте мне тут сегодня скаламбурить: слава нашему Славе!
Посмеялись, но недружно.
Курносый посерьезнел.
-- Мы надеемся, Слава, что ты нас... так сказать, не под-ведешь в своей дальнейшей деятельности.
Захлопали. Курносый сел было... Но тут же вскочил.
-- И позвольте, товарищи... Товарищи, и позвольте также приветствовать и поздравить, так сказать, руководителя, ко-торый направлял, так сказать, и всячески помогал, и являлся организатором руководимой идеи! За вас, товарищ профес-сор!
Опять захлопали. Дружно захлопали.
Еще закусили. Но больше налегали на разговоры.
Кузьма Егорыч и человек с золотыми зубами наладили через стол разговор с укорами. А так как гремела музыка, то и они тоже говорили очень громко.
-- Что не звонишь? -- спросил Кузьма Егорыч.
-- А?
-- Не звонишь, мол, почему?!
-- А ты?
-- Я звонил! Тебя же никогда на месте нет.
-- А я виноват, что меня нет на месте?
-- Ну, так позвонил бы хоть! Я-то на месте.
-- А я звонил вам, Кузьма Егорыч, -- хотел влезть в раз-говор Владимир Николаич.