-- Ну? -- кивком показал на дверь Николай -- отклик-нись, мол.
Груша чего-то растерялась...
Помолчали и вместе сказали:
-- Да!
-- Войдите!
Вошел носатый, серьезный, преуспевающий на вид чело-век лет этак сорока трех -- сорока пяти. В добром, сталистого цвета плаще, при шляпе и при большом желтом портфеле. Маленькими глазками сразу с любопытством воткнулся в женщину... Но смотрел ровно столько, сколько позволило первое приличие.
-- Ну вот, не заблудился, -- сказал он. -- Здравствуйте.
Николай поднялся ему навстречу.
Поздоровались за руку.
-- Сестра моя... Груша -- знакомьтесь, -- представил Ни-колай.
Груша, по-молодому еще стройная, ладная, тоже подня-лась, подала руку.
-- Владимир Николаевич, -- назвался гость.
-- Груша.
-- Груша -- это... Графена?
-- Агриппина, -- сказал Николай. -- Это родители наши верующие были, ну, крестили, конечно... Хорошо, я под Миколу-Угодника угодил, а то был бы тоже какой-нибудь... Евлампий. -- Николай мелко, насильственно посмеялся. -У нас был в деревне один Евлампий...
-- Он потом переменил имя, -- сказала Груша.
-- Да, потом, правда, променял на... забыл, кто он стал-то?
-- Владимир.
-- Тезки, значит. -- Владимир Николаевич тоже искусст-венно посмеялся.
-- Садитесь, -- пригласила Груша.
-- Спасибо. Я бы разделся...
-- О Господи! -- спохватилась Груша. И покраснела. -- Раздевайтесь, пожалуйста!
Она была еще хороша, Груша. Особенно заметно стало это, когда она суетилась и на тугие скулки ее набежал румя-нец, и глаза, широко расставленные, простодушно, искренне засмеялись.
Владимир Николаевич опять ненароком прицелился к ней мелким, острым взглядом.
-- Витька! -- громко позвал дядя Коля. -- Иди-ка сюда.
Вошел Витька.
-- Познакомься с... дядей Володей, -- сказал дядя Коля.
Витька стоял и смотрел на носатого дядю Володю.
-- Ну, герой!.. -- добренько сказал дядя Володя. И поис-кал в карманах у себя... -- На-ка -- пиратом будешь. -- Подал простенький пистолетишко, который даже и без пистонов был, а просто -- чакал.
Витька не мог сдержать снисходительную ухмылку. Чакнул пару раз...
-- Это -- для первачей только.
Матери стало неловко, что сын у нее такой неблагодар-ный. Она опять покраснела.
-- Ну, Витька!.. -- сказала она. И засмеялась, и опять до-верчиво и ясно засмеялись ее глаза.
-- Ну, дядя Володя тебя еще не видел, не знал, что ты та-кой большой, -- пришел на выручку дядя Коля. -- В следую-щий раз принесет... А что тебе, пушку, что ли, надо?! Какой!
-- Садитесь, Владимир Николаевич, -- пригласила мать.
Владимир Николаевич прихватил портфель и прошел с ним к столу. Присел, портфель поставил возле ног.
-- Тепло как на улице-то; -- сказал он. -- Все же -- сен-тябрь месяц, должно уже чувствоваться...
-- Ну что, Витька? -- спросил дядя Коля. -- Небось на улицу лыжи навострил? Ну, иди, иди, а то там дружки твои заждались.
Витька вопросительно глянул на мать.
-- Иди, поиграй, -- разрешила мать.
Витька ушел.
Дружков у Витьки было несколько. Но самый задушев-ный, самый верный и умный, кому Витька подражал во всем почти, был Юрка, девятиклассник, квартирант старика Нау-ма Евстигнеича, что жил по той же улице, через три дома.
У Юрки нелегкое положение. Отца у него нет, погиб на лесоповале, одна мать, а у матери, кроме Юрки, еще трое на руках -- мал мала меньше. Мать живет в небольшой деревне, в сорока километрах отсюда, там вот нет десятилетки. Мать бьется из последних сил, хочет, чтоб Юрка окончил десяти-летку. Юрка и сам хочет окончить школу. Больше того, он мечтает потом поступить в институт. В медицинский. Един-ственный, перед кем Витьке совестно, что он плохо учит-ся, -- это Юрка.
Огромный старик Наум Евстигнеич хворал с похмелья. Лежал на печке, стонал.
Раз в месяц -- с пенсии -- старик аккуратно напивался. И после этого дня по два лежал в лежку.
-- Как черти копытьями толкут! -- слабо удивлялся ста-рик на печке. -О! О! Что делают!..
Юрка учил уроки.
-- Кончаюсь, Юрка, -- возвестил старик. -- Все.
-- Не надо было напиваться, -- жестко сказал Юрка; ста-рик мешал ему.
-- Молодой ишо рассуждать про это -- надо, не надо. Шибко уж много вы нынче знаете!
Юрка ниже нагнулся к книге.
-- А что же мне делать, если не выпить? -- Старику охота поговорить: все, может, полегче будет. -- Все ученые ста-ли! -- Старик всерьез недолюбливает Юрку за его страсть к учению. У него свои дети все выучились и разъехались по бе-лому свету; старик остался один и винит в этом только уче-ние. -- В собаку кинь -- в ученого попадешь.
Юрка молчит. Шевелит губами.
Вошел Витька.
-- Здорово, Витька! -- сказал старик. -- Хвораю.
-- Опять? -- спросил Витька.
-- Вон дружок твой ругает, что выпил... Должен же я хоть раз в месяц отметиться.
-- Зачем? -- спросил Юрка, откинувшись на спинку сту-ла и подмигнув Витьке на старика. -- Зачем напиваться-то?
-- Что я, не человек, что ли?
-- Хм... -- Юрка качнул головой. -- Рассуждения, как при крепостном праве. Это тогда считалось, что человек дол-жен обязательно пить.
-- А ты откуда знаешь про крепостное время-то? -- Ста-рик смотрит сверху страдальчески и снисходительно. -- От-куда ты знаешь-то? Тебе всего-то от горшка два вершка, а си-дит, рассуждает...
Юрка скосоротился и безнадежно махнул рукой.
Витька подсел к нему.
-- Как дела? -- спросил Юрка негромко.
-- Ничего!
-- Все знают! -- разошелся старик. -- Все на свете знают. А чего человек с похмелья хворает, это вы знаете, товарищи ученые?
"Ученые" переглянулись...
-- Отравление организма, -- отчеканил Юрка. -- Отрав-ление сивушным маслом.
-- Где масло? В водке?
-- Так точно, ваше благородие! -- Юрка с Витькой хихик-нули.
-- Доучились! -- Старик доволен, что поймал зеленых на явной глупости. -- А сыра там нет случаем? Хэх, елки-палки!..
-- Хочешь, я тебе формулу покажу? -- вскочил Юрка. -- Сейчас я тебе наглядно докажу... На! Вот она, формулка...
-- Пошел ты со своей формулой! О-ох, опять накатило... О, что делается!