-- К нам, когда папка помер, тоже приходил один... я его дядей Сашей звал. Не мог. Я папку-то хорошо помню.
-- И я помню.
-- Ну и будешь дядей звать... Нечего их наваживать. Ста-рый?
-- Старый, -- сказал Витька, всерьез озабоченный новым "папкой".
-- А у его, что же, родных-то никого не было, что ли? -- спросил старик с печки.
-- У кого? -- не понял Юрка.
-- У того академика-то. Одни студенты стояли?
-- У Павлова? Были, наверно. Я точно не знаю. Завтра спрошу в школе.
-- Дети-то были, поди?
-- Наверно. Завтра узнаю.
-- Были, конечно. Никого если б не было родных-то, не-много надиктуешь. Плохо человеку одному. Не приведи Гос-поди!
...Мать Витькина громко засмеялась.
-- Не знаю, -- сказала она. -- Я так не думаю.
-- Уверяю вас! -- тоже улыбаясь, воскликнул слегка за-алевший Владимир Николаевич.
И дядя Николай тоже слегка заалел... Всем было хорошо, все слегка поразмякли.
-- А не спеть ли нам?! -- догадался дядя Николай. -- А? Эх, Витьки нет, он бы нам счас на баяне подобрал какую-нибудь.
-- Хорошо играет? -- спросил Владимир Николаевич.
-- Мой подарок, -- не удержался, похвастал дядя Нико-лай. -- На день рождения ему отвалил -- пускай учится.
-- Люблю музыкальных детей, -- сказал Владимир Нико-лаевич.
-- Так споем, что ли!
-- Какую? -- спросила Груша.
-- Давай какую-нибудь. Ты у нас песельница.
-- Ну, прямо!.. Нашел песельницу.
И вдруг Владимир Николаевич, прикрыв маленькие пе-тушиные глаза, зачастил не шутя, козлом:
Небо, небо, небо, небо-о!..
Хотел-то он всерьез, но так это вышло смешно и нелепо, что Николай и Груша засмеялись. Тогда засмеялся и Влади-мир Николаич -- будто он хотел пошутить.
-- Давай, Груша! -- попросил опять Николай. -- По-мнишь, про колечко как-то... Про любовь, про колечко. Ты часто пела...
Груша, справившись со смущением, вскинула голову, как-то простецки-смело глянула на "суженого", усмешливо улыбнулась и негромко, красиво запела:
Что стоишь, качаясь,
То-онкая рябина-а?
Го-оловой склоняясь
До самого тына...
Брат Николай неожиданно хорошо, в лад поддержал:
...Го-оловой склоняясь
До самого-о тына.
Они, видно, певали раньше -- славно у них вышло.
Там через дорогу... -
повела дальше Груша, -
За-а рекой-ой широкой
Та-ак же о-одиноко
Дуб стоит высокий.
Владимир Николаич заблеял было:
Та-ак же одиноко-о...
Но -- смолк. Не умел он. Стал слушать.
Брат с сестрой пели:
Как бы мне, рябине,
К ду-убу перебраться,
Я-а б тогда не стала
Гнуться и качаться-а!..
Ох, я-а б тогда не стала...
Тут вошел Витька.
Песня погибла. Мать что-то опять смутилась, вскочила из-за стола, улыбаясь, и какой-то извиняющийся тон по-явился.
-- Сынок пришел! Поесть хочешь?
-- Нет, -- сказал Витька. -- Я у Юрки поел...
-- Господи!.. "У Юрки". Он и так едва концы с концами сводит, а он объедает ходит...
-- Нам дед Ефим сала дал.
-- Витьк, ну-ка сыграй нам! -- сказал дядя Коля. -- А?
-- Я уроки не выучил, -- сказал Витька. И посмотрел на дядю Володю не очень любезно.
-- Ну, сыграл бы... -- попросила и мать.
-- Хо!.. Говорю же: уроки не выучил...
-- Что ж ты до сих пор не выучил? -- обиделся дядя Ко-ля. -- Ох, Витька, Витька... Ну, иди учи.
Матери неловко стало за столь открытую нелюбезность сына.
-- Ну, иди, иди -- учи, -- тоже сказала она.
Витька ушел в горницу.
Дядя Володя поднялся...
-- Ну, пора и честь знать, как говорят.
-- Да посиди еще! -- воскликнул Николай. -- Чего ты? Еще успеешь. Куда торопиться-то?
-- Посидите, -- сказала и Груша.
-- Да нет, пойду... А то темно станет. Включу счас телеви-зор, постановку какую-нибудь посмотрю.
Витька у себя в горнице похоже передразнил дядю Во-лодю.
-- Да нет, пойду... А то темно станет, хулиганов полно на улицах... Гусь-Хрустальный.
-- Ну, приходите... Не забывайте, -- слышалось из боль-шой комнаты. Мать говорила.
-- Ладно, ладно -- приду, -- опять изобразил Витька не-навистного ему гостя. -- В воскресенье приду. Может, в суб-боту... Явлюсь, так сказать.
И стал дядя Володя являться. По субботам и воскресе-ньям.
Раз явился:
-- Здравствуйте. Немного все же похолодало. Чувствует-ся. Лист уже пожелтел.
Два явился:
-- Здравствуйте. Сегодня потеплей. Но все равно скоро -- конец. Лист только до первого ветра: слетит.
Три явился:
-- Слетел. Голенькие стоят. Пора...
Один раз мать с Витькой откровенно поговорили.
-- Уроки выучил?
-- Выучил.
-- Ну-ка, сядь -- поговорим. Как тебе дядя Володя-то?
Витька хотел увильнуть от ответа. Пожал плечами, как он делал, когда не хотел говорить прямо.
-- Что? -- спросила мать.
-- Ничего...
-- Не глянется?
Витька опять пожал плечами.
Мать кивнула головой, подумала... И вдруг засмеялась милым своим, ясным смехом.
-- Ох, и но-ос!.. На семерых рос, одному достался. А, Витька?.. Вот так нос!
Витька моментально осмелел, затараторил:
-- Да он этим своим носом всю мебель нам посшибает! Это же не нос, а форштевень!
-- Руль, -- коротко определила мать. -- Но... Витька... дружок: нам не до жиру -- быть бы живу. Так, сына. Дело на-ше... неважнецкое.
-- Да что, с голоду, что ль, помираем?
Мать засмеялась.
-- Да нет, что же?.. Нет. Немолодая уж я, сынок, -- выби-рать-то. Вот штука-то. Время мое ушло. Ушло времечко... -- Мать вздохнула. -- Десять бы годков назад -- этот бы дядя Володя... -- И не стала досказывать. А стала говорить совсем другое -- может, себя убеждала:
-- Да он неплохой -- так-то... Вон какой рассудительный. Не пьет.
-- Не пьет, а по бутылочке всегда приносит.
-- Да это ж... что ж? Разве это пьет? Так-то пьет -- это не страшно.
-- С бутылочки все и начинается, -- стал тоже рассуждать Витька.
Мать опять засмеялась.
-- Нет, у него тоже уж теперь -- не начинается. Сам не молодой. Нет, так-то... зачем же зря человека хаять? Не надо. Не витязь, конечно, но...
-- Какой уж там витязь -- гусь!
-- Не надо так! -- строго велела мать. -- Разговорился! Малой еще -так разговаривать. Ишь ты... Подрасти сперва, потом уж рассуждай. А то... больно языкастые нынче стали.