Витька походил фигурой.
— А вот пили-то, — поинтересовалась мать, — жена-то как же?
— Жена-то? — Дядя Володя задумался над доской: Витька сделал неожиданно каверзный ход. — Реагировала-то?
— Да, реагировала-то?
— Отрицательно. Из-за этого и разошлись, можно сказать. Не только из-за этого, но большинство из-за этого. Вот так, Витька! — Дядя Володя вышел из трудного положения и был доволен. — Из-за этого и горшок об горшок у нас получился.
— Как это? — не понял Витька.
— Горшок об горшок-то? — Дядя Володя снисходительно посмеялся. — Горшок об горшок — и кто дальше.
Мать тоже засмеялась.
— Еще рюмаху, Владимир Николаич?
— Нет, — твердо сказал дядя Володя. — Зачем? Мне и так хорошо. Выпил для настроения, и будет. Раньше не отказался бы. Я ведь злоупотреблял…
— Вы говорили уже. Не думаете сходиться-то? — вдруг спросила мать.
— С кем, с ней? Нет, — твердо сказал дядя Володя. — Дело принципа: она мне параллельно с выпивкой таких… вещей наговорила… Я, по ее мнению, оказываюсь — «тоскливый дятел».
Мать и Витька засмеялись. Но мать тотчас спохватилась.
— Что же это она так? — сказала она якобы с осуждением той, которая так образно выразилась.
— Сильно умная! — в сердцах сказал дядя Володя. — Пускай теперь…
Пока дядя Володя волновался, Витька опять сделал удачный ход.
— Ну, Виктор!.. — изумился дядя Володя.
Мать незаметно дернула Витьку за штанину — уступи, мол. Витька протестующе дрыгнул ногой — он вошел в азарт.
— Так, Витенька… — Дядя Володя думал, сморщившись. — Ты так? А мы — вот так!
Теперь Витька задумался.
— Детей-то проведуете? — расспрашивала мать.
— Проведую. — Дядя Володя закурил. — Дети есть дети. Я детей люблю.
— Жалеет сейчас небось?
— Жена-то? Тайно, конечно, жалеет. У меня сейчас без вычетов на руки выходит сто двадцать. И все целенькие. Площадь — тридцать восемь метров, обстановка… Сервант недавно купил за девяносто шесть рублей — любо глядеть. Домой придешь — сердце радуется. Включишь телевизор, постановку какую-нибудь посмотришь. Хочу еще софу купить.
— Ходите, — сказал Витька.
Дядя Володя долго смотрел на фигуры, нахмурился, потрогал в задумчивости свой большой, слегка подкрашенный нос.
— Так, Витька… Ты так? А мы — так! Шахович. Софы есть чешские… Раздвижные — превосходные. Отпускные получу, обязательно возьму. И шкуру медвежью закажу…
— Сколько же шкура станет?
— Шкура? Рублей двадцать пять. У меня племянник часто в командировку в Сибирь ездит, закажу ему, он привезет.
— А волчья хуже? — спросил Витька.
— Волчья вообще не идет для этого дела. Из волчьих дохи шьют. Мат, Витя.
Дождик перестал, за окном прояснилось. Воздух стал чистый и синий. Только далеко на горизонте громоздились темные тучи. Кое-где в домах зажглись огни.
Все трое некоторое время смотрели в окно, слушали глухие звуки улицы. Просторно и грустно было за окном.
— Скоро зима, — вздохнула мать.
— Это уж — как положено. У вас батареи не за… Хотя у вас же печное! Нет, у меня паровое. С пятнадцатого затопят. Ну, пошел. Пойду включу телевизор, постановку какую-нибудь посмотрю.
Дядя Володя надел у порога плащ, шляпу, взял портфель…
— Ну, до свиданья.
— До свиданья.
— Виктор, а кубинский марш не умеешь?
— Нет, — сказал Витька.
— Научись, сильная вещь. На вечера будут приглашать. Ну, до свиданья.
— До свиданья.
Дядя Володя вышел.
Через две минуты он шел под окнами по тротуару, осторожно обшагивая отставшие доски, — серьезный, сутуловатый, положительный.
Мать и Витька проводили его взглядами… И долго молчали.
— Так это что же, — не скрывая изумления, заговорила мать, — он так и будет ходить теперь? Чего же ходить-то?
— Тоже ж… один кукует, — сказал Витька. — Вот и ходит. Гнать его в три шеи!
— А?
— Так и будет ходить. А чего ему?
Мать все никак не могла понять:
— Нет, так чего же тогда ходить? Нечего и ходить тогда.
Витька о чем-то вдруг задумался.
Дня через два они с Юркой решали одну хитроумную задачу. Волновались, спорили.
Тут же, в избе, у порожка, старик Наум налаживал улей.
— Если тут вот подпилить, он здесь наступит — она только вон где сработает. Она же не достанет его. — Так рассуждал умный Юрка.
— Пошто не достанет?
— А рычаг-то вот где! Вот — нога наступила, а вот — рычаг, а вот аж где голова.
— Ну, а как?
— Надо рычаг ближе… И под тротуаром маленько подрыть…
— Кого эт там пилить-то собираетесь? — спросил старик.
— Кто собирается? — поспешно сказал Витька. — Никто не собирается.
— Пакостить чего-нибудь надумали?
— Одно на уме! — воскликнул Витька.
— Это у вас одно на уме: где бы напакостить.
— Дед, — вступил Юрка, — надо сперва доказать, потом уж говорить. Чего же зря-то говорить?
— Да ну его, — прошептал Витька. — Я понял: надо доску короче выбрать. Эти, другие, все маленько с виду подпортить, а эту нарочно сверху подновить — чтоб он на нее и наступил. Понял? Он наступит… Понял?
— А вдруг другой кто-нибудь пойдет и наступит?
Витька об этом не подумал.
— А знаешь как? Как ему выходить, я выскочу и незаметно чурбак вытащу. А до этого чурбачок будет подпирать, чтоб никто не провалился. У нас там ходят-то — в день три человека. Я это все там сделаю.
И опять было воскресенье. Опять приходил дядя Володя. Приносил бутылку шампанского… Опять играли с Витькой в шахматы, опять говорили с матерью о сервантах, коврах и… алкоголиках. Долго, нудно…
А теперь дядя Володя стоял у порога и обстоятельно, нудно прощался.
— Ну, до свиданья.
— До свиданья, до свиданья, — говорила мать.
— Виктор, сейчас в моду входит летка-енка. Не умеешь?
— Не умею.
— Красивый танец.
— Все равно не умею.
— А вы, Агриппина Игнатьевна?.. Не умеете?
— Не умею.
— Вообще-то… это… я бы на вашем месте научился. Попробуйте.
— Кто, я, что ли? — удивилась мать.
— Да.
— Танцевать?.. Или на баяне?
— Нет, танцевать. Есть одно обстоятельство… Ну, ладно, потом. До свиданья.
— До свиданья.
— У меня тут родственники… У нас один диссертацию защищает… Ну, ладно, потом. До свиданья.
— До свиданья.
Дядя Володя вышел.
Мать не знала, сердиться ей или смеяться.
— Так и не отелился. Мычал, мычал — и никак. Вот же смешной человек!
— Сейчас он у нас… захохочет, — тихонько сказал Витька, глядя в окно.
В окне показался дядя Володя — серьезный, даже несколько важный…
Вдруг дядя Володя делает руками — так, и его по шляпе хлопает доска…
— Хватить миндальничать! — сказал дядя Коля. Они разговаривали с матерью в большой комнате. А в маленькой горенке сидел грустный Витька и катал по столу бильярдный шар. — Дальше еще хуже будет. Испортим парня… Завтра поедет ко мне и поживет пока. До зимних каникул хотя бы. Не реви, не хуже делаю, не хуже. Наоборот, мои ребятишки ему там по школе помогут.
Мать Витькина плакала, вытирала слезы концом платка.
— Жалко, Коля… Сердце запеклось, ничего тебе и сказать-то путем не могу… Жалко…
— Да что, насовсем, что ли! — убеждал брат. — Да было бы хоть далеко!.. Двадцать верст — эка! Ну, приедешь когда, попроведуешь… До Нового года-то пускай поживет. Не даст он вам тут дело наладить, не даст. А наладить надо. И зря ты про мужика так думаешь, зря. Хороший мужик…
— Да больно уж он какой-то…
— Какой? А тебе что, красавца кудрявого…