=24
Он напрягся. Первым порывом было обернуться и громко спросить, какого рожна ей надо, но Пашка пересилил себя, быстро юркнул на лестницу и замер, весь обратившись в слух.
— Слушаю вас, — откликнулась Хрусталёва ровным безэмоциональным тоном.
— Понимаете, с тех пор как он начал посещать занятия, ни я, ни другие родители, ни наши дети не могут чувствовать себя спокойными и защищёнными.
— Это ещё почему?
— К примеру, у моей дочери дорогой мобильный телефон. А ещё я даю ей деньги на карманные расходы… Получается, теперь это делать опасно?..
— Я правильно понимаю — вы подозреваете моего лучшего ученика в том, что он крадёт кошельки и телефоны? На каком основании? — холодно отчеканила пожилая балерина, однако на толстуху этот тон не произвёл должного впечатления.
— Да ладно, кто не знает этих детдомовских?! На рынке вон постоянно шуруют, как цыганята… И этого блондинчика я отлично помню, между прочим. Часто доводилось его там встречать. Не так давно он вместе со своей подружкой буквально на моих глазах украл дорогое ювелирное украшение. Малолетние преступники, они этим регулярно промышляют…
Пашка не стал дослушивать эти мерзости. Опрометью, перепрыгивая сразу через пять ступенек, он помчался прочь, пулей влетел в мужской туалет, прижался спиной к стене, а затем сполз вниз, опустившись на корточки.
Его трясло от стыда и возмущения, лицо горело. Как она посмела, эта жирная свинья?! Да, вполне может быть, что она действительно встречала его на рынке и запомнила, но… он ведь тот злосчастный браслет даже в глаза не видел! И не крал денег! И ничьи мобильники не трогал. Никогда!
Пашка просидел в туалете не менее получаса. Затем, когда немного отдышался и пришёл в себя, хорошенько промыл покрасневшие глаза холодной водой, высморкался и пригладил ладонями взлохмаченные светлые волосы. Пора было возвращаться в детский дом. Ни одна живая душа не должна была догадаться о том, что он плакал.
С того самого дня Пашка бросил занятия в балетном кружке.
Правда, он так и не решился сказать об этом Татьяне Васильевне. Директриса пребывала в благостной уверенности, что Пашка по-прежнему прилежно посещает кружок: три раза в неделю она исправно выдавала ему деньги на дорогу и на непредвиденные расходы, а затем отпускала с миром.
— Я доверяю тебе, Паша, — сказала она ему в первый раз, когда решилась отправить его одного. — Надеюсь, ты не подведёшь.
Он прекрасно знал, что она имеет в виду, и оттого сейчас ещё больше терзался чувством стыда и угрызениями совести. Он даже не мог потратить регулярно выдаваемые ею деньги — что-то мешало, какие-то внутренние установки и принципы. Возможно, понимал, что рано или поздно правда всё равно выплывет наружу. Деньги он Высоцкой вернёт, все-все, до копеечки… Обязательно вернёт, когда решится сказать, что бросил занятия балетом. Но потерю доверия, к сожалению, можно потом никогда не восстановить…
Пашка был уверен, что Хрусталёва оперативно наябедничает директрисе о его прогулах — сразу же после первого пропуска, и подсознательно ждал, когда его вызовут в кабинет директора на разборки. Но, что удивительно, Ксения Андреевна хранила молчание и не появлялась в детдоме.
Он пропустил одно занятие… второе… третье… четвёртое… Всё было тихо. Видимо, пожилая балерина и сама махнула на него рукой, решив, что он безнадёжен. А может быть, посчитала резонными все обвинения свиноматки… Уверилась в том, что он вор. Что ж, тем лучше.
Он же всё равно не хотел заниматься этим идиотским балетом!
=25
Москва, 2017 год
— Слушай, Паш… о, чёрт! — ввалившийся поутру в комнату друга Артём демонстративно прикрыл глаза ладонью. — Я ничего не видел!
— А ничего и не было, идиот, — невнятно пробурчал Павел, чувствуя близость горячего чужого тела и моментально вспомнив, что рядом с ним (слишком рядом, прижавшись вплотную и бесцеремонно закинув на него свою голую ногу) спит Мила. Он завозился, пытаясь отодвинуться, и перекатился на бок, чтобы не смущать девушку естественным утренним состоянием некой части своего тела. Впрочем, когда это Милку можно было чем-то смутить?!
— Не шифруйся, я уже всё засекла, — пробормотала она сонно, — и сочла за комплимент…
— Дура, — беззлобно отозвался Павел. — При чём тут ты? Это нормальная мужская реакция на внешнюю стимуляцию. Ты бы ещё сверху на меня улеглась!