Мария решительно покачала головой, словно не соглашаясь с моими невысказанными мыслями; затем она вырвала свои руки из моей хватки и смахнула с лица беспорядочные пряди волос.
Как, черт возьми, она не ушла от меня после того, что узнала? Я дал ей проблеск правды, позволил заглянуть в темноту внутри меня, а она все еще стояла передо мной.
— Я бы хотела, чтобы ты перестал пытаться возводить между нами стену. — Из ее прекрасных уст вырвался тихий вздох. — Просто признай это — ты боишься что-то почувствовать ко мне.
— Я уже что-то чувствую, Tesoro (ит. — сокровище), — поделился я, хотя не должен был этого делать.
— Tesoro?
Tesoro — мое прозвище для нее. И до сих пор я называл ее так только мысленно. Не в буквальном смысле, но она была драгоценной. Редкой. Кем-то, кого я всегда ценил, и...
— Сокровище, — сказал я, закончив свои мысли вслух. Я положил руки на бедра, склонил голову и, прежде чем она успела ответить, грубо добавил: — Ты хоть представляешь, как я близок к тому, чтобы утащить твою задницу в спальню и трахнуть тебя так жестко, что ты захочешь воззвать к Богу, чтобы он спас тебя от меня, il diavolo (ит. — дьявол)? — Я поднял на нее глаза, злясь на себя за то, что рассказал больше, за то, что дал ей надежду всего через несколько минут после того, как она узнала, что я убийца.
Она провела пальцами по своим губам, ее щеки покраснели. И тут моя маленькая шаровая молния сказала ровным голосом:
— Дьявол не спит на полу рядом с детской кроваткой, и он позволяет себе взять то, что он хочет, не так ли? — Ее рука легла мне на грудь, и я опустил глаза навстречу ее прикосновению. — Так что, как я уже сказала, я считаю это чушью.
Мое дыхание участилось, кровь устремилась к югу, и все, что я хотел сделать прямо сейчас, — это взять эту женщину и сделать ее своей во всех возможных смыслах.
Я продолжал молчать, и она сказала более мягким тоном:
— Ты мог взять меня шесть лет назад и мог сделать это вчера вечером. То, что ты до сих пор этого не сделал, только твое решение. Так что злись на себя, ни на кого больше.
— Поверь мне, я ненавижу себя за нас обоих, а потом еще и еще, — огрызнулся я; затем мы оба повернулись на звук плача Киары, и я удивился, что она не проснулась раньше, когда Томас был здесь.
Плечи Марии опустились, и она убрала руку с моей груди.
— Я должна подготовить ее к поездке с Томасом. После этого утра, если я не сделаю то, что он хочет, он сделает мою жизнь невыносимой. Я не хочу, чтобы он пытался изменить соглашение об опеке или снова потащил меня в суд.
— Я никогда не позволю этому случиться, — напомнил я ей, чем заслужил суровый взгляд. — Не убивая его, — неохотно добавил я на случай, если возникнут сомнения. — Если только...
— Он не причинит мне боль, — закончила она за меня, и на ее лице появилось грустное выражение, которое меня покоробило. — Он не сделает этого, просто для ясности. Томас был обманщиком и паршивым мужем, но не более того. Из-за Киары он останется в моей жизни, и тебе нужно научиться принимать это, если ты хочешь остаться в ней тоже. — Она повернулась в сторону, собираясь подойти к Киаре. — И, Энцо? Мы еще не закончили говорить об этом.
Как только она скрылась из виду, я испустил тяжелый вздох и надел ботинки. Надел бейсболку и пошел домой, решив, что ей нужно побыть наедине с дочерью. К тому же ей нужно было обдумать наш разговор. Или это была ссора? Черт, я не знал, как это назвать, но чувствовал себя ужасно. Мысль о том, что я могу потерять их обеих, заставляла меня чувствовать пустоту.
Оказавшись в своей спальне, я открыл верхний ящик комода в поисках маленькой черной бархатной коробочки, которую я там прятал. Открыв ее, я достал цепочку с четками, к которым не прикасался с тех пор, как два года назад оставил свою жизнь в Нью-Йорке. Это были четки Бьянки. Она была набожной католичкой, как и наша мама. Она редко пропускала мессу, разве что из-за работы.
Сжав в руке ожерелье, я опустил взгляд на четки из бисера, вытатуированные на предплечье. Инициалы Бьянки были написаны под крестом, и воспоминания из прошлого пронеслись в моей голове. Я едва не упал на колени, так как боль лишила меня дыхания.
Только сообщение от брата вывело меня из того состояния, в которое я погрузился, я убрал четки на место и прочитал сообщение.
Алессандро: Как прошла ночь?
Я опустился на кровать, на мгновение перевел взгляд на зеркало над комодом и увидел свои усталые глаза. Как Мария справлялась в течение дня, просыпаясь столько раз посреди ночи, чтобы уложить Киару спать? Я был измотан одной ночью.
Я: Почему ты так рано встал? Я думал, ты приходишь в офис после девяти.
Алессандро: Уклоняешься от ответа, понятно.
Я: Все прошло не так, как ожидалось.
Алессандро: Потому что ты кого-то убил или не убил?
Я: Я играл роль няньки, пока она ходила на свидание. Потом она вернулась домой, и я...
Я не был уверен в том, насколько много мне хочется рассказывать, особенно по СМС. Брат, видимо, прочитал мои мысли, потому что через секунду зазвонил телефон, и он перевел нас в режим FaceTime.
— Ты на лестнице5? — Это вызвало у меня неожиданный смех.
— Это хорошая кардиотренировка.
— Что, секс с двумя женщинами прошлой ночью оказался для тебя недостаточным кардио? — Я уставился на него, на его белую футболку и волосы, пропитанные потом. Из всех нас, детей Коста, у Алессандро был самый светлый цвет лица, светло-каштановые волосы и серебристо-серые глаза. Эти черты, за которые дети дразнили его в детстве, сейчас привлекали к нему женщин. Ну, и по другим причинам.
— Не, ты же знаешь, как это бывает. Секс не снимает зуд. Не после той жизни, которой мы жили.
— А подъем по лестнице — да? — Я не мог не улыбнуться, по крайней мере, он улучшил мое настроение.
— Заставляет мое сердце биться, вот и все. — Мой брат остановил тренажер и протер лицо полотенцем. У него был свой личный тренажерный зал в пентхаусе в Нью-Йорке, поэтому не было риска, что кто-то подслушает наш разговор. — Но ничто не может заменить...
— Это полное дерьмо, ты же знаешь, да? — Я прервал его. — Мы не должны тосковать по той жизни.
— То, что ты говоришь «мы», повергло меня в шок, брат. Я думал, что в Нью-Йорке не осталось ничего, по чему ты скучаешь. — Он сделал несколько глубоких глотков, чтобы осушить свою бутылку с водой. — Ну, кроме нас. Я имею в виду, что ты скучаешь по нам, верно?