Такая ответственность не могла вызвать в Ане ничего, кроме восторга и немного жалости. А сама она… Не сахарная ведь. Постоит, подождет.
Минут пять точно. И даже десять без проблем. Да и пятнадцать — не велика беда…
— Корней, выйдем-покурим? — Самарский подошел к их столику ближе к полуночи. Сразу после того, как со сцены спустилась Александра с одной из своих подруг. Как оказалось, глубоко беременной.
Речи обеих не были пафосными. Женщины вполне доходчиво, без лишней слезливости объяснили, куда и на что планируют потратить вырученные во время аукциона деньги. Эта манера Корнею очень понравилась. Настолько, что даже удалось справиться с зудящим чувством излишней сладости самой затеи, которое его сопровождала все это время.
Он не был против благотворительности и благотворителей. Просто слишком хорошо знал, чем довольно часто руководствуются люди, ею занимающиеся. В частности, меценаты.
Но если судить по Александре и Ксении (выяснилось, зовут ее именно так), ими руководит что-то другое. И хорошо, наверное.
— Выйдем, конечно.
Корней кивнул, только снимая со своего колена руку Илоны, привлек внимание своей спутницы — она опять увлеченно беседовала с соседками — на сей раз уже двумя. К общению присоединилась девушка, которой, насколько услышал Корней, принадлежал один из сегодняшних благотворительных лотов — годовой абонемент на частные балетные уроки.
Почувствовав касание Корнея, Илона оглянулась, улыбнулась ему, потом Ярославу.
— Я украду у вас Корнея ненадолго, — Самарский сказал не требовательно, чуть улыбаясь, Илона же покорно кивнула. — Если не вернемся до начала аукциона — не сдерживайте себя. Повышайте до предела. У Высоцкого хорошая зарплата, он может себе позволить быть щедрым, — а потом и вовсе пошутил, заставляя Илону снова кивнуть, улыбаясь все шире, а Корнея хмыкнуть.
На самом деле, вечер для него прошел довольно неплохо. Будь воля Корнея, он скорее всего предпочел бы провести его иначе, но о том, что посетил мероприятие — не жалел. Да и осталось не так-то много — тот самый аукцион, а потом все начнут потихоньку разъезжаться. И никто точно не обидится, что они с Илоной окажутся в первых рядах.
Но сначала «выйти-покурить» с Самарским. Это святое.
Они не остановились на террасе — там обоим показалось слишком шумно. Поэтому спустились в сад, пошли по дорожке в сторону паркинга. За сигаретами оба не тянулись — просто потому, что не курили.
— Это утомляет, конечно… — первым заговорил Самарский. Хмыкнул, глядя сначала под ноги, а потом скашивая взгляд на шедшего рядом Корнея. Который… Никогда не удивлялся прозорливости и прямолинейности начальника. Пожалуй, это-то его скорее привлекало.
— Утомляет, но оно того стоит, — сам же ответил то, в правильности чего не был уверен, но где-то в глубине души, наверное, хотел бы верить.
— Думаешь?
— А почему именно детский дом? — на вопрос Корней не ответил, а вот свой встречный задал. Ровно в тот момент, когда они вышли по аллее, огороженной можжевеловыми стриженными кустами, к развилке, одна дорожка которой вела в сторону паркинга, вторая — по крутой дуге обратно к ресторану. Остановились. Здесь было куда тише — хорошее место для разговора.
— Это долгая история, — вероятно, вопрос действительно не отличался деликатностью. Поэтому, когда Самарский ответил так неопределенно, а потом замолк, Корней только кивнул. Не ожидал продолжения, но внезапно получил его. — У нас с Сашкой было непростое детство. У меня родители умерли рано, у нее… Она без матери росла. Отец — отдельная история. Саша всегда очень глубоко переживает сложности детей — своих и чужих. По образованию юрист, получила адвокатское, бросилась спасать всех детей, которым не повезло с родителями или не повезло их иметь. До кого дотянется, — Самарский говорил отрывисто, не больно эмоционально, но по тому, какое выражение блуждало во взгляде, а улыбка то и дело касалась уголков губ, было понятно — говорит все, что говорит, с гордостью. Пренебрежением тут и не пахнет. — Потом поняла, что права недостаточно — нужна психология, медиация, нужно, чтобы люди знали, куда обращаться. Постоянно училась, постоянно придумывала что-то новое…
— У вас четверо детей… — Корней перебил, пытаясь сопоставить в голове… Потому что пока не складывалось. Он не тешил себя иллюзиями о том, что у подобной деятельность есть только блестящая, красивая сторона результата, когда все уже счастливы. Понимал, что это полноценный айсберг и самое сложное, жесткое, подчас реально страшное прячется под водой. И разумные мужики в семейные споры поэтому-то практически никогда не лезут. Там больше эмоций, чем рациональности. Там больше обиды, чем желания решить проблему. Там чаще всего нет денег, но всегда есть кучи дерьма. Там слишком сложно и слишком безденежно, чтобы класть на это жизнь.