— Хочешь сказать, что видел нечто большее?
— Я хочу сказать, что не стану утверждать что-либо с уверенностью.
Посчитав этот разговор законченным, Даламар снова перевёл взгляд на Рейстлина, что-то плетущего из трав и развлекающего Нуису, и Крисанию, сидящую чуть поодаль. Карамон тоже вернулся к созерцанию этой семейной идиллии, продолжая размышлять над словами эльфа.
Жизнь, что сейчас текла в Башне и её окрестностях, воистину казалась какой-то сказкой. Рейстлин проводил всё время вместе с Крисанией и Нуисой, следя за каждым движением дочери, которой недавно исполнился год, и улыбался больше чем за всю свою жизнь. Даламару были отданы на растерзание все ранее запретные книги, и он почти что не отрывался от раскинувшихся просторов знаний. Заглядывающий к ним иногда Карамон более почти не слышал от брата резкого слова, ближе познакомился с Даламаром, который мысленно отметил, что тот больше не похож на пьяницу, который будто вечность назад приходил к Конклаву. Конклав, к слову сказать, сдержал своё обещание и оставил семью Маджере в покое, поверив в полный разрыв между Рейстлином и его магической силой. И лишь только Ладонна порой бросала тревожный взгляд на силуэт Башни, терзаемая сомнениями относительно принятого ранее решения. Даже Такхизис перестала являться к Даламару и не пыталась нанести какой-либо иной удар руками своих Слуг.
Рейстлин действительно стал выглядеть намного более здоровым после потери магии (пусть и неполной). Он не затрагивал тему колдовства ни с Крисанией, ни с Карамоном, которые сами боялись начинать этот разговор первыми, ибо не хотели тревожить болезненную рану. А Рейстлин усердно делал вид, что уже и думать забыл о магии, и что его всё это не волнует. И ему это удавалось настолько, насколько это вообще может делать человек, который почти всю свою сознательную жизнь видел смысл существования именно в магии.
Когда Рейстлин подхватил Нуису на руки и вместе с Крисанией направился в Башню, за ними последовал и Карамон, бросив взгляд на замершего возле дерева эльфа, который явно пребывал мыслями в мирах, видимых лишь ему, и решил не беспокоить его. Он не увидел, что стоило ему отойти, как Даламар пошевелился, опускаясь на траву и устало прикрывая глаза.
Даламар не раз слышал от Рейстлина заветную фразу:
— Любопытство тебя погубит.
И он всегда отвечал с улыбкой:
— Без него, шалафи, я бы так и был слугой.
Вот только сейчас Даламар мечтал, чтобы это качество пропало минувшей ночью. Ему снова пришлось разделить тайну, которая теперь лежала на груди каменной плитой.
Засидевшись за очередной книгой, Даламар не заметил, что уже была глубокая ночь. С сожалением оторвав взгляд от изящно написанных строк, ибо глаза уже с трудом фокусировались на буквах, он уже был готов упасть на кровать, чтобы во сне продолжить вникать в суть таинственных заклинаний или же просто наслаждаться каким-то бессмысленным сновидением, как услышал тихий скрежет.
Проживя в Башне не один год, он, благодаря своему эльфийскому слуху, выучил звук, издаваемый каждым предметом, что находился здесь, и каждым живым (или не очень) созданием. И сейчас Даламар легко узнал шорох мантии Рейстлина и скрежет двери, ведущей в его кабинет, где ранее он изучал глубины магии, заглядывал в другие миры или просто что-то читал. А ещё после потери магии он туда заходил лишь однажды, чтобы поставить у стены посох и разрешить Даламару брать любые книги.
Разум твёрдо и весьма ясно сказал: «Ложись спать. Это в конце концов его кабинет. Может, книгу захотелось какую-то почитать». Вот только Даламар не был бы учеником Рейстлина Маджере, если бы не заучил все его привычки и не соткал для себя тип мышления своего шалафи. И если Рейстлин хотел что-то забыть и более не тревожить — он просто отгораживался от этого и точно не возвращался. Так было с Конклавом, который на долгое время был забыт и был почтён его присутствием лишь ради спокойной жизни с Крисанией, так было с братом, которого он держал на расстоянии нескольких тысяч километров не только от себя, но и от своей души, пока не пожелал восстановить общение. И если Рейстлин пошёл в тот кабинет, то не для того, чтобы просто что-то взять и снова забыть.
И Даламар вышел из своей комнаты, вновь ведомый любытством, которое не раз спасало его или помогало узнать что-то ценное, но не раз и едва не приводило к гибели. Он оказался прав, из-под двери, ведущей в кабинет Рейстлина, лился свет. Помедлив мгновение, Даламар уже хотел постучать, когда дверь открылась, и на пороге появился Рейстлин с усталостью в несколько потемневших золотых глазах, и, всё же не укрывшейся от эльфиского взора, искоркой триумфа.
— Твоё любопытство…
— Однажды погубит меня, — закончил Даламар, надеясь, что в этот раз не переступил грань дозволенного.
— Заходи, — несколько обречённо махнул рукой Рейстлин, скрываясь в полумраке комнаты.
Войдя, Даламар не заметил каких-то изменений в облике кабинета, кроме одного — книга, что всегда хранилась в стороне от остальных, и до которой он пока не дошёл, сейчас лежала на столе в раскрытом виде. Рейстлин присел на стул и склонился над ней, видимо возвращаясь к прерванному чтению.
Даламар привычно юркнул в своё кресло и стал молча ждать, когда Рейстлин заговорит. Однако, тот молчал, и Даламар не выдержал:
— Ты ведь потерял не всю магию, шалафи?
— Не всю, — Рейстлин повернулся к нему, устало откидываясь на спинку кресла. — Что ты чувствуешь, Даламар, когда обращаешься к своей магии?
— Пламя.
— А у меня осталась лишь одна искорка. И я порой заставляю её вспыхивать, боясь, что она потухнет совсем, но в то же время боюсь и пытаться разжечь её сильнее — вдруг истлеет?
— Однако, ты нашёл какой-то способ.
Это был не вопрос, это было утверждение, и Рейстлин не удержался от улыбки.
— Пожалуй, ты слишком хорошо меня изучил, Даламар. Да я нашёл способ, а вернее — робкую надежду, осуществление которой почти за гранью возможного. Ты когда-нибудь слышал заклинании, которое сможет призвать Нуитари, если верно сплести его формулу?
— Нет. Но зачем…?
— Я достаточно долго служил ему и его матери! — Рейстлин вскочил и начал мерить шагами комнату. — Если с Такхизис наши отношения весьма ясно прописаны, то с Нуитари мы никогда не ругались. Я служил ему верой и правдой, так пусть сделает что-нибудь для своего верного последователя!
— Шалафи, ты хочешь попросить его вернуть тебе магию?
— Да.
— Но… для этого тебе самому надо сплести весьма сложную, как я догадываюсь, формулу, отдав для этого почти всё, что осталось…?
— Всё, что осталось, — не дав закончить, поправил его Рейстлин.
— Всё?! — Даламар невольно содрогнулся. — Но ты не сможешь полностью без магии! Пусть все сейчас считают, что ты нашёл себе новое пламя, что греет тебя — Крисанию и Нуису, но ведь мы оба прекрасно понимаем, что этого тебе будет мало. Тебе нужна эта искра. А если Нуитари откажется выполнять твою просьбу? Ты останешься с мёртвым холодом в груди. А для тебя, как для мага, что столько лет жил своим колдовством, это равносильно смерти.
— Нет. Я не умру, Даламар. Я не смогу оставить их.
— Ты будешь притворяться ради них, что всё так же, как прежде, но на самом деле… Стоит ли оно того? Не лучше ли иметь хоть искру, чем ничего?
— Даламар, я не могу без магии. Крисания и Нуиса… они для меня смысл этой жизни, а магия — часть меня. Без неё я существую лишь наполовину. Мне уже не раз приходилось рисковать, ставя на доску всё.
— И всё же это будет слишком рискованно.
— Об этом никто из вас не должен был узнать. Однако, я недооценил твою вездесущность. Я уже давно изучаю эту книгу и лишь сегодня наткнулся на заклинание, мне необходимое. Пока во мне слишком мало сил и уверенности, я не буду даже и думать о том, чтобы плести эту формулу. Я надеюсь, что ты не расскажешь о моём замысле ни Крисании, ни Карамону. Что в случае моей победы, что в случае провала для них ничего не изменится.