– Вот, – он бережно поставил шкатулку на столик, дрожащими пальцами отпер защелку и откинул крышку. – Это из Москвы, Эдька. Все что есть. Половина твоя, бери.
Эдуард Краснов, мосластый, кряжистый, с задубевшей на солнцах кожей и седой как снег, с минуту безмолвно смотрел на шмат запекшейся аспидно-серой земли.
– Это из М-Москвы? – запинаясь, переспросил он. – Из самой М-Москвы?
– Да. – Родионов отделил половину, протянул в ладонях. – Забирай, твое.
Краснов принял землю, поднес к губам, поцеловал.
– Спасибо, – выдохнул он. – Вера, Людочка, товар!
– Ничего не надо, – отступил назад Родионов. – Так забирай. В подарок.
Когда торговое суденышко вышло на орбиту, Родионов мелкими стариковскими шажками добрался из пилотской рубки до мастерской. Постоял на пороге, затем шагнул вовнутрь. Пнул производящий фарфоровые статуэтки аппарат, плюнул на ткацкий станок, с горечью оглядел прочее оборудование. Раскрыл шкатулку и долго смотрел на оставшуюся половину запекшегося земляного брикета.
Он вспомнил, как накручивал по орбите витки. Как глядел на заснятые бесчувственной аппаратурой развалины Лондона. На воронку, оставшуюся там, где раньше был Дрезден. На пепел от Барселоны. На спекшуюся лаву Нью-Йорка. Вспомнил, как спускался в посадочном модуле туда, где была Москва. Как, задыхаясь от слезных спазмов, вгрызался киркой в грунт. Как…
Где-то там истлели кости обоих его сыновей. Где-то там лежала еще зола, оставшаяся от Машеньки и Юрки.
Денис Гербер
Чьеда-чьёда
Ева первой обратила внимание на происходящие рядом с Виктором странности. Несколько дней она наблюдала за ним, хотя следить за пациентами входило в мои обязанности, после чего поделилась открытием:
– Знаешь, я бы ни за что не сказала такое, если бы не убедилась наверняка. Но, когда этот Виктор играет сам с собою в шахматы, с доски пропадают фигуры.
– Что ты имеешь в виду? Он ворует фигуры у самого себя?
Разговор этот происходил на заднем крыльце пансионата. Мы – одетая в белый халат Ева и я в зеленой курточке охранника – курили и глядели на кусты шиповника, на дорожки из псевдомраморных плиток, на решетчатую ограду, за которой виднелись пригородные коттеджи. Вечерело, и небо прикрылось розовой дымкой, как на картинах Моне.
– Никто ни у кого не ворует, – проговорила Ева, выпуская дым. – Фигуры исчезают и тут же появляются. Это происходит быстро, за долю секунды. Сначала я думала, что мне кажется. Но сегодня это случилось снова. Я точно видела, как эта башня… черт, как она там?..
– Ладья.
– Да, ладья… Она пропала и тут же появилась.
– В другом месте? – спросил я.
– В том же самом месте. Я бы никогда… если б не убедилась.
Она присела к жестяной банке из-под кофе, служившей нам пепельницей. Пока Ева тушила окурок, я сверху разглядывал ее длинную шею и рыжие волосы, собранные в нечто вроде восьмерки. Заколка изображала изумрудного цвета змея с разинутой пастью.
– Ты много общаешься с ненормальными, – сказал я.
Она выпрямилась и уставилась на меня. Легкий гнев прибавлял очарования ее лицу.
– А ты за ними наблюдаешь. Целыми днями пялишься в мониторы, но ничего не замечаешь.
– Я больше наблюдаю за тобой.
– Вот оно что! – Она осмотрела мою грудь, плечи. – Кто-то соскучился по кладовке?
– Возможно, – сказал я и бросил окурок в банку. – Почему нет?
Утром, когда я сдал смену и уже собирался домой, меня вызвал Бреус – врач и руководитель пансионата. Усаживаясь в кресло с лакированными подлокотниками, я подумал, что это место обычно занимают сумасшедшие, которые вот-вот распрощаются с вольной жизнью и надолго поселятся в пансионате.
– Почти год здесь работаете? – уточнил Бреус. Он оторвал взгляд от бумаг и посмотрел на меня сквозь очки в золоченой оправе.
– Десять месяцев. Только я не работаю – я тружусь.
– В чем разница?
– «Труд» – слово благородное, оно родственно слову «сотрудничество», а «работать» происходит от «раба», «рабства».
Бреус чуть повернул лицо вправо, словно принюхался к идущему от окна запаху.
– Если вы такой свободолюбивый, я могу сегодня же избавить вас от забот, – проговорил он.
– Нет, спасибо. Я добровольно согласился на эту должность. И уволиться хочу по своей воле.
Он усмехнулся и легонько постучал ручкой о стол.
– Любопытно… Трудиться, работать… Где вы такое услышали?
– От Евы, нашей медсестры.
– О ней, кстати, поговорим позднее… До того как попасть сюда, вы работали… трудились в художественном центре «Невский» – охранником, до того – системным администратором в музее… Почему вы согласились работать здесь?