После гибели Родиона у Цецилии поехала крыша. Они переехали из Москвы в её родной город, продав квартиру. За бесценок. Там детьми занялась их бабушка, Нонна, деспотичная и непререкаемая, как удар хлыста. Мать больше не работала по специальности. Мать больше не работала вообще (если опустить заказы на одежду). Пять операций на сердце позволили ей сидеть дома легально.
Отца изначально интересовало всё, так или иначе связанное со смертью. Он не был убийцей. Он был учёным. Посмотрев на свою семью сейчас, остался бы доволен. Смерть была везде.
Отец химичил. Сын химозил. Началось с любопытства. Не столько к состоянию, сколько к его запретности. Нас увлекает всё, что до сей поры нами не являлось.
Перепробовав массу способов скрасить юность за гранью закона, он, познакомившись с варщиками, обнаружил, что можно ни у кого с "грязью" не брать. Сказались гены. Какое-то время парень работал в группе. Потом, переехав за тридевять земель за наследством, поближе к сестре, стал варить сам. Экспериментировал с составами, не подпадавшими под статью. Менялась статья – менялись составы. Его предложение имело спрос. Сколько зарабатывал, столько и тратил, размашисто, без страха раздавая автографы в ночных заведениях. А потом, что и случайностью-то не назовёшь, подсел.
Герман не был идиотом. У него имелись взгляды и линзы, чтобы всё разглядывать. Просто он давным-давно осознал проблему лишнего человека. Не из уроков литературы. На себе лично.
В первый раз этот мальчик
( , вытянутый в рост, как исследователь черной дыры,
с длинным носом и языком, тёмными волосами и душой, )
сбежал из дома в семь лет.
Последний был сейчас.
***
#np Bad omens – Enough, enough now
РАЙОН: ПУШКИНСКИЙ. ГОРОД: ПУШКИН (ЦАРСКОЕ СЕЛО). УРОВЕНЬ ПОЭТИЧНОСТИ: ЗАШКАЛИВАЕТ. УРОВЕНЬ БОДРОСТИ: ИССЯКАЕТ. МАЛЕНЬКИЕ ДОМИКИ, УЮТНЫЕ ДВОРЫ, ЛАРЁК С ШАВЕРМОЙ У ПОВОРОТА. ШЛА САША ПО ШОССЕ И СОСАЛА СУШКУ.
Как добиралась, Юна не помнила. Похоже, что плыла. И в парадную вплыла, когда домофонная дверь исторгла соседа. Поднявшись, застыла на площадке второго этажа, морально готовая увидеть что угодно. Хоть сатану в бикини. Ей было уже всё равно.
После звонка в дверь прошло две минуты. Потом щель явила блондинку, зеленоглазую блондинку в кружевном пеньюаре. Полная рука упёрлась в косяк. Бёдра качнулись из стороны в сторону. Девушка приняла позу. Её лицо могло бы быть гипсовой, собранной из кусков, маской. Губы, округлые, чёткой формы, двигались хаотично, будто звук шёл отнюдь не из её рта. Нос, короткий для пропорций лица, морщился.
– Ты кто такая? – с наездом, низко, в хрип. – Чего надо?
– Позови Германа, – вежливо, но властно.
– Ты скажи сначала, кто такая, и зачем он тебе. Может, позову. Может, нет. – Лопнувшие сосуды вокруг зелени радужек: арбуз наизнанку. Брови тонкие, дугами, а ресницы шире своих, в три слоя.
– Позови Германа сейчас. Это его квартира, и разговаривать я буду с ним лично. Больше ни с кем.
– Ничо се ты борзая! – хохотнули в ответ. На ногах дама не стояла. Так и норовила сползти вниз. – Слушай сюда, подруга, – тише и злее, вышагнув на площадку. – Меня не ебёт, кого он ещё ебёт. Но, пока я с ним, чтобы вас тут не было, ясно?
– Ты серьёзно мне угрожаешь? – улыбнулась Юна. Ситуация позабавила бы её… если бы не эта усталость. На вид, по возрасту, едва можно без согласия. Ребёнок под гримом. С ней ли спорить? – Герман! – крикнула через светлую голову.
Блондинку шатнуло вперёд. Её рука бросилась на уровень возгласа. Собиралась заткнуть Юну, но не попала. Чуть не упала. И сжалась, услышав за спиной тяжёлый шаг.
Герман появился на фоне шумов, звуковых и вещественных. Майки на нём не было, только джинсы и все кости, которым положено быть на человеке. После Тимура, сплошь состоящего из мышц, он показался Юне скелетом. Призрак собственного дома, не подошёл, а буквально подлетел к ревнивице.
– Это моя сестра. Себе рот закрой, – сгрёб её за волосы, повернул к себе, сморщенную болью и обидой. – Что-то не то ей скажешь, выйдешь ты, и не факт, что в дверь.
– Она не сказала, что сестра, – попыталось оправдаться страдание в пеньюаре. Сгустилось напряжение. Он отпустил её, оттолкнув.
– Ладно. Проходи, Юш. Не обращай внимания. Наташа слишком много печётся о том, кто кого жарит, – с издевкой, взирая в её зелень. – На мой взгляд, совершенно зря.
– Я пошла, – пробормотала Наташа, отводя взгляд. От бешеных глаз Германа стоило отводить не только его. – Сейчас, соберусь и уйду. Могли бы хоть предупредить…
– Может, тебе ещё график визитов составить? – поддел, ухмыльнувшись. Она сжалась. Шмыгнула в комнату, потом, с ворохом ткани – в ванную, раньше, чем двое, брат и сестра, успели отделиться от улицы засовом.