— О-хо-хо! — вздохнул Петр Петрович, вновь прищелкивая пальцами.
В кромешной темноте появилось освещенное местечко: изящный круглый столик под лампой с зеленым абажуром. Два венских стула, на одном из которых и обнаружился Петров. На столе — открытая бутылка «Шустовского» коньяка и два стакана.
— Ротмистр Вревский, кончайте уже паясничать и выходите «из сумрака»! — Его «глас в пустыне» остался безответным. — Вы думаете, что опытный учитель не сможет распознать выкрутасы своего нерадивого ученика? Вы не настолько изменили своё мастерство за пробежавшие годы! Да, научились паре новых фокусов, явно доставшихся вам «с чужого плеча»! Выходите, не заставляйте меня считать вас человеком, кроме всего остального, еще и абсолютно лишенного всяческой чести…
После этих уничижительных слов Жорик мгновенно «проявился» возле свободного стула, только выглядел он абсолютно по-другому, нежели на квартире Шильдкнехта. От блондина, не осталось и следа! Перед оснабом стоял откровенный брюнет, с уточенными, но мужественными чертами лица. Подтянутый франтоватый офицер с однопросветными золотыми погонами ротмистра императорской армии. Гладко выбритые щеки отливали синевой, щеголеватые усики топорщились, открывая крепкие белоснежные зубы. На выпяченной «колесом» груди позванивали боевые награды — многочисленные кресты и медали.
— Честь имею, господин оснаб! — Нарочито выделив словосочетание «честь имею», прищелкнул каблуками зеркально начищенных хромовых сапог ротмистр Вревский.
— Ну… насчет вашей чести у меня есть откровенные сомнения, ротмистр, — нарочито грубовато заявил Петр Петрович. — Даже не знаю, сумеете ли вы их развеять… Присаживайтесь, ваше высокоблагородие! — Указал на свободный стул Петров. — Думаю, нам есть, что обсудить. Не так ли, Сергей Станиславович?
— Согласен, ваше сиятельство, — ответил ротмистр, занимая свободный стул.
— Предлагаю для начала выпить, — произнес Петров, поднимая со стола бутылку «Шустовского», — за встречу. Как в старые добрые…
— Наливайте, князь, — кивнул ротмистр Вревский, откидываясь на изящную спинку кресла и оглядываясь по сторонам. — Немного мрачновато у вас тут, Александр Дмитриевич, — произнес он, пристально вглядываясь в окружающий сумрак и явно ожидая со стороны оснаба какого-нибудь подвоха.
— Так это у вас, Сергей Станиславович, всегда мрачновато, шаблонно и совершенно картонные декорации, — возразил оснаб наполняя стаканы коньяком. — Грубо, мой мальчик, очень грубо! Субъект обработки не должен догадываться до самого последнего момента, что его затянули в общее Ментальное пространство. А в идеале — вообще не должен догадаться! Вот это — настоящий профессионализм! Истинная филигранность Менталиста-Психокинетика! А что у вас? — продолжал распекать бывшего ученика Петров, словно до сих пор еще пребывал в должности его строгого преподавателя. — Семейка Шильдкнехтов — оказалась статична и потеряла цвет. Не можете удерживать реальность картинки — выбирайте менее насыщенные живыми субъектами и деталями места! Бог — он в мелочах, да и дьявол кроется в деталях!
Кончики ушей ротмистра запунцовели от устроенного оснабом разноса, но он молчал, не в силах возразить оказавшемуся более искушенному во всех планах учителю. Те «приемы», которые князь продемонстрировал своему бывшему ученику во время недавнего противостояния, просто поражали! Ничего подобного Вревский и представить себе не мог. Поэтому он жадно ловил слова этого умудренного опытом Менталиста.
— Смотрите и учитесь, коллега, как нужно воспроизводить в Ментальном пространстве Божественное дыхание настоящее жизни! — И он вновь легонько прищелкнул пальцами.
Сумрак, окружающий столик бывших сослуживцев, начал стремительно отступать, открывая невидимые ранее детали. Они оказались за столиком одного знакомого бельгийского ресторанчика в Брюсселе, где после бегства из революционной России господа офицеры прожили в эмиграции несколько лет. Яркое солнце било сквозь деревянные решетчатые рамы, насыщая непередаваемым цветом налитый в стаканы коньяк. На маленькой сцене под «сонные» фортепианные переборы тапера что-то мурлыкала по-французски худосочная певичка, подстриженная «под каре». Слегка растрепанная прическа постоянно сползала ей на глаза и закрывала пол-лица. Возле старинной дубовой стойки, которая, наверное, помнила еще пра-пра-пра-прадеда нынешнего хозяина заведения, со скучающим лицом стоял дородный бармен и невозмутимо полировал и без того идеально чистые фужеры и стаканы.