– Больно? – догадался Петров.
– Да, больно… – согласился я. – И тяжело… Но… понимаешь, я был счастлив в этот момент… Я увидел её… её улыбку… услышал её голос… еще раз… И это настоящее чудо! Теперь мне и помереть не страшно!
– Но-но! – Оснаб шуточно сдвинул брови. – Отставить помирать, Хоттабыч! Нам с тобой еще фрицам бока намять, как следует, нужно! А вот потом и помирать не страшно!
– Есть отставить помирать, товарищ командир! – Я «козырнул», приложив кончики пальцев к полям соломенной шляпы. – Мы еще вздрючим этих гребанных утырков, как следует!
– Как ты сказал, утырков? – переспросил оснаб, видимо, незнакомый с таким «термином».
– Да какая разница, – пожал я плечами, – фрицы, нацики, шайтаны…
– Ну, это-то, я, как раз понял, – улыбнулся оснаб. – И мне нравиться твой боевой настрой! Так держать, старина! Хоть и трудно нам всем придется!
Мы уже докурили и собирались садиться в машину, когда вдруг меня кто-то неожиданно окликнул:
– Гасан Хоттабович! Постойте! Подождите немного…
Я обернулся и увидел спешащего к нам Вильяма Карловича Шильдкнехта – историка военного училища, в котором я не проучился и двух дней. И разрушил, до основанья… И, по всей видимости, оставил без дополнительного заработка этого достойного человека.
– Ох… Успел… – Задыхаясь, произнес старичок, остановившись возле машины. – Это… все-таки… вы… И вы живы!
– Вильям Карлович, а вы здесь какими судьбами? – с удивлением произнес я, не ожидая здесь встретить никого знакомого. Да и не было у меня в Москве сорок третьего года никаких знакомцев. А вот на тебе – сподобился. Правду, видать, говорят, что земля круглая.
– Я тут недалеко был… – немного переведя дух, ответил историк. – Гляжу: вы не вы? Я ведь и знать не знал после того жуткого землетрясения, выжили вы или нет. От школы-то и камня на камне не осталось! Просто страх какой-то! Мне позвонили из руководства, и сказали, что пока не найдут нового здания для школы, лекции отменяются. Ох, извините, – Вильям Карлович, заметив оснаба, замершего с другой стороны машины, слегка приподнял фетровую шляпу, которая от быстрого бега съехала на затылок, – не представился: Вильям Карлович Шильдкнехт. Историк, доцент, преподаватель… Вернее бывший преподаватель, вот этого вот «юноши».
Интересно, а Шильдкнехт, выходит, с оснабом не знаком? Иначе, зачем ему так расшаркиваться? А вот командир, похоже, знает старого историка, только вида не подает. Уж я-то своего командира успел отлично изучить за долгие годы общения и дружбы.
– Петров, Петр Петрович! – В свою очередь наклонил голову оснаб. – Родственник этого вот столетнего «юноши», – Петров улыбнулся, – правда дальний.
– Вильям Карлович, так вы что же, совсем теперь без подработки остались? – С сочувствием в голосе, произнес я.
– Да и пусть с ней, с этой подработкой! – отмахнулся историк. – Я тут попробовал, грешным делом, последовать вашему совету… И знаете, что, Гассан Хоттабович?
– И что же? – с интересом спросил я старика.
– И получилось! У меня все получилось! Мне теперь и никой подработки не нужно! Знали бы вы, какие люди ко мне в очередь записываться начали? Не просите, не могу сказать! – Не дал мне и рта раскрыть Вильям Карлович. – Я… просто в шоке… Я и не думал, что мой слабенький Дар, может произвести настолько сильный фурор!
Пока доцент тарахтел, у меня в мозгу созрел «коварный» план, как «без зазрения совести» воспользоваться его Даром к собственной пользе и выгоде. Ну, к тому же, он сам предлагал, даже настаивал…
– Так вот, я это все к чему? – наконец подытожил Шильдкнехт. – Гасан Хоттабович, не откажите… Позвольте мне вас как-нибудь отблагодарить! Отказа я не приму! Для начала хочу пригласить вас к себе на ужин! Правда, ужина еще нет… – Немного затупил доцент. – Я же не ожидал, что вас встречу… Но он будет, обязательно будет! – Продолжал нести «пургу» благодарны и счастливый старичок-историк. – Вы во сколько сможете? В пять? В шесть, в семь? Назовите любое время!
– Петр Петрович? Мы сможем? – Я умоляюще взглянул на оснаба. – Не хочется хорошего человека обижать!
– Хорошо, – согласно кивнул Петров. – Только адрес сообщите.
– Вильям Карлович, ничего если мы вдвоем заявимся? – спросил я историка. – Не объедим?
– Да что вы? Какое? – Всплеснул руками Шильдкнехт. – Это мне в пору мне вас кормильцем называть! Но ужин – не главное! Вы сами не надумали внести некоторые изменения в ваше, несомненно мужественное, но слегка увядшее лицо?
– Это вы о чем? – С любопытством подтянулся к разговору оснаб.