– Сука, утырок конченый! – Я потихоньку «разгонялся», стараясь войти в состояние «боевого режима». В общем-то, и особых усилий прилагать не пришлось – разозлился я знатно! Сердце усиленно бухало, нагнетая кровь в старческие жилы и поднимая давление. Надпочечники исправно выбрасывали в кровь добрые порции адреналина. Я чувствовал, как постепенно завожусь. Еще немного – и меня уже не остановить…
– Только не спеши, старина! – еще раз предупредил меня оснаб. – Дай ему «излить душу». Помни, самое главное – тянуть время до подхода Атойгаха! Но если ублюдок дернется – первым делом жахни по его «цветочкам» струёй Огня. Хоть у тебя и слабенький Огненный Дар, но на какое-то время должно хватить. Его «живые растения» обладают неким псевдо-разумом, – пояснил командир свои расклады, – и буром в костер не полезут…
– А если Заморозкой? – предложил свой вариант Вревский.
– Я бы рад, – виновато развел я руками, – да плохо у меня получается. Если с Огнем мал-мала позанимался – стабильно папироски раскуривал, то с Морозилкой случайностей много… Хотя, вроде бы, теоретически и могу…
– Папироски раскуривал? – переполошился Вревский, когда до него доперло, что опыта Огневика у меня кот наплакал.
– Не ссы, пяхота! – Покровительственно хлопнул я его ладонью по плечу. – Жахну так, шо пятки задымятся!
– Твою мать! – Обреченно взмахнул рукой ротмистр. – Папироски раскуривал… – Он все никак не мог успокоиться. – Походу нам пи…дец, Александр Дмитриевич! Можем прощаться…
– Ты еще в чистое попроси переодеться! – Я откровенно стебался над проявленным малодушием предателя. – Ну, и в баньку сходить заодно. А че, глядишь, и прокатит…
Неожиданно наша «карета» остановилась, покачнувшись на рессорах, и перестала скрежетать металлом об асфальт, терзая наши музыкальные ухи. Наступила «долгожданная» тишина.
– Похоже, приехали… – Констатировал Петров. – Готовься, Хоттабыч! Скоро твой выход!
– Готов, как пионэр! – не очень удачно схохмил я.
Растительность, плотным ковром облепившая наш автобус, неожиданно схлынула. В освобожденные окна проник мощный световой поток вечернего заходящего солнца. Я даже зажмурился, когда мне в глаз «попал» один из его ярких лучей. Поэтому появление на дороге главного действующего лица всей этой трагикомедии, банально профукал.
– Алессан Дмитрич, ваше сиятельство! – Раздался с улицы громкий развязно-сипящий голос. – Не почтите ли вы своей Величайшей Милостию вонючего смерда из подлых людишек – Аверьяшку Сухарькина?
Проморгавшись, я, наконец-то, сумел увидеть воочию знаменитого Рассейского душегуба. Сенька-Дуб оказался на редкость колоритной фигурой. В свете заходящего солнца я сумел его прекрасно разглядеть: крепкий мужик, роста – выше среднего, облаченный в помятую ярко-красную атласную рубаху навыпуск, подпоясанную простой бечевкой. На ногах широкие черные штаны, заправленные в искусно зашпиленные третями хромовые прохоря[89].
На плечи уже пожилого Сеньки-душегуба был накинут солидный спинжак с карманами, что под слабыми порывами ветра вяло «размахивал» пустыми рукавами, а на голове – картуз с треснутым козырьком. И заметьте, друзья, никакой вам полосатой одежки, в которой щеголяло основное несвободное население Абакана. Ну, а выводы делайте сами.
Седая всклоченная и неопрятная борода, похожая на мочковатые корни какого-нибудь вырванного из земли сорняка, доставала Аверьяшке до середины груди. И он, нет-нет, да и активно почесывал свои седые заросли, чем приводил мерзкую бороденку в еще больший беспорядок. Похоже, что «казематные воши» не дают ему сильно заскучать. Оттенок разукрашенного морщинами недовольного лица рецидивиста-убийцы тоже казался несколько странноватым. Проступала сквозь его кожу некая «зеленца», смахивающая в свете солнца на банальную плесень. Не это ли его растительный приятель-симбионт, дарующий душегубу практическую неуязвимость?
«А что, если я его Ментальным Даром сначала приложу…» – подумалось мне, но оснаб, словно прочитав мои мысли (хотя с Блокираторами он сделать этого никак не мог), толкнул меня локтем в бок.
– Не вздумай нырнуть к нему в башку! – предупредил он меня шепотом.
– Почему? – шепнул я в ответ.
– Он болен, – отозвался Петров. – Психически… В его безумном разуме можно легко потеряться… Даже мне приходилось туго, а с твоим сопутствующим Даром лучше туда не вообще лезть!
– Понял, командир…
– Ну что, друг мой любезный, – продолжал надрываться уголовник, – выйди! Покажись! Обнимемся… Соскучился я за тобою, кормилец!
89
Прохоря – сапоги. Зашпиленные третями – некогда модное (среди блатных) замятие в три слоя голенищ сапог (уголовн. жарг.).