Но, ни чудный материал трона, ни его красота и уникальность, не шли ни в какое сравнение с тем, что на нем восседало! И самое удивительное, что это Создание, по всей видимости, было некогда живым и полным сил. Сейчас этот, слегка подвяленный монстр, спал с лица, превратившись в подобие египетской мумии. Но даже в таком состоянии усохший хозяин подземелья своими размерами, наверное, не уступал самому легендарному Святогору, с которым мне довелось повстречаться. Пусть, и в каком-то ином, «посмертном» мире, но общее представление о прижизненных габаритах древнего великана, я, все же, имел.
— Зацените размерчик, робятки! — Воскликнул я, остановившись у самых ступней великана, покоившихся на пьедестале, словно две гигантские ванны. — Хрен, в каком обувном разживешься подобными сапожками! — Продолжал я хохмить, стараясь разрядить гнетущее молчание спутников.
Кожаные сапоги великана, с загнутыми кверху носами, действительно будоражили воображение, если не обращать внимания на все остальное. Где он только такую шкуру для их пошива раздобыл? По всей видимости, из того же источника, как и гигантские кости, что пошли на изготовление трона.
— Donnerwetter! — свистящим шепотом выругался Хартман, попятившись от трона на несколько шагов. — Heilige Jungfrau Maria[15]! — Добавил он через мгновение, истово перекрестившись. — Еще один Асур!
— Еще один? — После этих слов я тут же сделал «стойку». — Где ты такого уже видел, Робка? — поинтересовался я, как бы между прочим.
— Самого не видел… — покачал головой оберштурмбанфюрер, не отводя глаз от великана. — Только гигантский гроб… В подземных пещерах Рип…
Щелк! — И все в моей голове встало на свои места. Я вспомнил! Вспомнил первые мгновения моего появления в этом мире! Всё, до мельчайших подробностей: и соляную пещеру; и «посмертное дыхание» Святогора, наполнившее смрадом могилы мои легкие; и испуганно-удивленные лица фрицев, когда мое, распластанное острым ножом тело, вдруг начало стремительно регенерировать; и обуявший их ужас, когда я принялся их методически давить, как испуганных тараканов на кухне… А этот, — я вновь взглянул на Хартмана, — каким-то чудом уцелел и выжил. Не иначе, везучий, сука, жучара!
— Я тебя вспомнил, Робка… — Я усмехнулся, и от моей кривой улыбки, искаженной светом мерцающего факела, Хартман слегка сбледнул. Похоже, моя «показательная порка» эсэсовской мрази ему надолго запомнились. Хорошо бы — на всю оставшуюся жизнь! Чтобы и детям, и внукам рассказал, что случается со всяким напыщенным нацистским говном, с огромным самомнением, если оно пытается указывать русским, как им жить, а еще пуще того — как им умереть. Пупки развяжутся у таких деятелей. — Не ссы, горная пяхота! — Покровительственно хлопну я Хартмана по плечу. — Мы сейчас с тобой в одной лодке, пацан…
Грудь и голова великана срывалась где-то в темноте, и командир, желая рассмотреть лицо нашего молчаливого «хозяина», приподнял горящий факел повыше. Прогоревшая пакля, ярким угольком спикировала в одну из больших чаш, установленных на высоких подставках по обеим сторонам у подножия трона. От упавшего уголька в чаше неожиданно вспыхнуло яркое пламя, осветившее, куда большую территорию, чем потухающий факел.
Встав на цыпочки и ухватившись за край второй чаши, как и все остальное убранство пещеры отделанный человеческими костьми, я заглянул внутрь. На дне большого сосуда я разглядел какую-то темную и густую маслянистую жидкость, отражающую гладкой поверхностью веселенькие блики огня. По консистенции жидкость напоминала расплавленную смолу. Недолго думая, я зажег слабенький огонек на кончике указательного пальца и ткнул им в чашу. Жидкость быстро и ожидаемо воспламенилась, я едва успел одернуть руку. Обжечься я не успел, но волоски с тыльной стороны кисти, как корова языком слизнула. С появлением мощного дополнительного источника света подземные костяные хоромы предстали перед нами во всем своем великолепии.
— Он шевелится! — неожиданно завопил оберштурмбанфюрер, выхватывая из-за пазухи припрятанное оружие.
И тысячелетнюю тишину расколол хлесткий звук пистолетного выстрела.