Пока мы с командиром и Харманом тупо стояли, пораскрывав рты, пялясь на кровь, выплескивающуюся толчками из обрубка шеи, пытаясь осмыслить и уложить произошедшее в своих головах, из темноты к бьющемуся в конвульсиях безголовому телу выметнулся какой-то неопознанный субъект. Коротко размахнувшись, этот ублюдок засадил в грудину трупа какую-то хреновину, тут же засветившуюся желтоватыми переливами.
— Пранотрансфузер? — Первым вышел из ступора командир. — Какого хрена?
— Ты кто, пацанчик? — Я уже приготовился серьезно попотчевать «незваного гостя», который, как известно, хуже татарина, хорошей порцией огня.
— Вторник? — Узнал азиата Харман, едва не всадив в него очередной заряд из пистолета.
— Робка, совсем уже двинулся в этом подземелье? — То, что немецкий утырок, пусть и косвенно, но ухлопал-таки предателя Вревского, меня нисколько не взволновало — умер Максим, ну и хрен с ним! Главное, свою основную миссию бывший ротмистр, а ныне — безголовый труп, выполнил — свел с кем надо. — Какой нах вторник? Пятница сегодня… если я ничего не путаю…
— Он — Вторник, — указал на агента Хартман. — Вы разве его не узнали?
— Разглядишь тут! — ворчливо заметил я, вглядываясь в азиата. — А, это ты, хранитель хрустальных яиц? Ты ж без своего шарика уходить не хотел?
— Так… сложились обстоятельства… — с трудом выдавил азиат. — Духи… много… не совладать… пришлось оставить…
— А-а-а! — догадливо протянул я. — Порвали болезного? А помирать ты явно не собирался?
— Да…
— А чего это ты творишь, братская чувырла? — спросил я, хотя, в принципе, уже догадался, откуда тут «ухи торчат».
— Жизненную Энергию бедолаги Вревского собирает, — невозмутимо произнес оснаб. — Подлечиться за чужой счет, видать, хочет.
— Пусть его, — словно что-то самой собой разумеющееся, отмахнулся я, хотя внутри все клокотало. Надо привыкать, в Рейхе такое положение вещей — норма! Не стоит палиться на такой мелочи. — Че добру-то пропадать!
Наконец «всадника без головы» престало колотить, а кристалл разгорелся не в пример ярче, чем в самом начале. Азиат, выдернув наполнившийся Жизненной Энергией Пранотрансфузер, поспешно воткнул его себе в руку. Я мысленно отметил заранее закатанный рукав его куртки и свежую рану, нанесенную, по всей видимости, тем же прибором. Азиат распластался о полу неподалеку от обезглавленного тела ротмистра и замер, закрыв глаза и что-то неслышно шлепая губешками. Изменения, происходившие с ним, были видны невооружённым взглядом. Диверсанту явно получшело.
— Слышь, чепушила? — окликнул я азиата по-русски, когда тот открыл глаза. — А почему вторник? — Вот не давал мне покоя этот вопрос, уж не знаю почему. Как будто других проблем нет.
— Мимар, — ответил диверсант так же по-русски. Чисто, четко, безо всякого акцента, словно всю жизнь на нем разговаривал. Оно понятно, этот поц — не то что пехота-Хартман — настоящий подготовленный диверсант! — Это мое имя, — пояснил азиат. В переводе оно и означает — вторник.
— А с какого языка перевод? — полюбопытствовал я, а командир молча наблюдал за моим «допросом» диверсанта.
— С тибетского, — не стал скрывать азиат, похоже, поймавший приход, как наркоман, но только не от наркоты, а от обилия чужой Жизненной Энергии.
— Настоящий тибетец? — Удивленно покачал я головой. — А я, грешным делом, решил, ты калмык.
Но азиат не ответил, а только блаженно расслабился и затих.
— Ты чего творишь, Харман? — Отвлекшись от Мамира, накинулся на оберштурмбанфюрера командир. — Что это сейчас было? — И он указал на обезглавленное тело Вревского. — Какого черта, Роберт?
— Он шевельнулся… — Хартман попытался перевести стрелки на упавшую мумию. — Я и среагировал…
— В жопу такую реакцию! — Вскипел оснаб. Хоть он и сам бы «с удовольствием» удавил предателя, но такая внезапная и нелепая смерть бывшего боевого товарища и однополчанина выбила Петрова из колеи. — Почему про пистолет ничго не сказал? Быстро отвечать! — рявкнул Петр Петрович, усилив приказ Ментальной атакой.