— Я бы попросил вас, уважаемый господин Хоттабыч, — диверсанта тоже, похоже, задело за живое, — не склонять мое имя, как вам заблагорассудится! Так меня назвали мои досточтимые родители, мир их праху, которых я благословенно вспоминаю и всенепременно чту!
Вот завернул, так завернул! Но в этом случае я не мог с ним не согласиться:
— Родители — это святое!
— Хоттабыч, действительно, — решил вмешаться в наше противостояние командир, — ты в последнее время сам не свой! Какие проблемы, старина?
— Да не знаю… — Я привычно огрызнулся, и только после задумался над его словами. Что-то со мной действительно не так… — Похоже, Силовая «ломка» началась, командир, — предположил я, припомнив наставления Владимира Никитича. — Организм еще после Абакана не отошел, вот и приспосабливается, как может — отсюда и гребаная нервозность. Братва, вы на меня особо внимания не обращайте — дедушка в маразме и ждет приближения скорой деменции, этим все и сказано. Извиняйте, если на кого зря нагавкал! Не со зла!
— Хорошо, — принял мои странные «извинения» азиат, — дальше продолжать?
— Продолжай, Мимар! — распорядился командир, присаживаясь на одну из ступенек, ведущих к костяному трону.
— Так вот, — вновь вернувшись к теме разговора, произнес тибетец, — фигура местного повелителя вам всем хорошо известна по детским сказкам. Кроме Роберта, конечно, — подумав, добавил Мимар, — он-то в детстве русскими сказками не увлекался.
— Не увлекался, — мотнув головой, подтвердил оберштурмбаннфюрер. — Это было бы странно — русские сказки в Германии…
— Ничего странного в этом не вижу, — как обычно ворчливо не согласился я с «левыми» отмазками поганых нациков. — Я вот, например, очень даже немецкие сказки уважаю: и народные, собранные братьями Гримм, и Гофмана со «Щелкунчиком», и Гауфа с его «Маленьким Муком» и «Холодным сердцем»! — Уел я-таки фрица — знай наших! Наша страна — самая читающая страна в мире! Была… Но здесь и сейчас это утверждение все еще «работает». — Так что, нечего на зеркало пенять! Ну, давай, родной, кто тут у нас жил-поживал, да добра наживал?
— Нет, — замотал головой тибетец, — не путайте — это не тронный зал, и не жилое помещение. Это — усыпальница. Мавзолей, как у вашего Ленина…
— Ёк-макарёк! Тогда какого хрена этот здоровяк не в гробу? — Не сказать, чтобы я сильно удивился, но, слегка непривычное для «наших широт» явление. — Не хотел бы я, вот так, сидя упокоиться…
— У разных народов свои представления о жизни и смерти, — пожал плечами Мимар. — Так вот, «коллеги», — уравняв нас всех одним махом, подытожил тибетец, — а вы, уважаемый Хоттабыч, оказались абсолютно правы, назвав сие место палатами Кощея…
— Да я же… просто пальцем в небо… — Я даже поперхнулся от такой неожиданности. — Серьезно? Кощея? Того самого, который Бессмертный?
— Того самого, — даже не улыбнувшись, ответил тибетец, — Бессмертного.
— Так он же того… помер, кажись… Какой же он тогда Бессмертный? — Озадачился я самым резонным в этом случае вопросом.
— С Древними Существами все обстоит не так просто, как кажется на первый взгляд. — Напустил туману азиат. — Да вы и сами, наверное, сумели ощутить это на себе… Святогор, к примеру, тоже считался мертвым на протяжении тысячелетий. Однако, его Могучий Дух вас очень сильно изменил. Ведь вы уже давно не тот, кем были до Ритуала. Пусть, еще и не Великий Дайтьи, но уже и не простой Осененный! То, что вы «играючи» сотворили с Абаканом, говорит само за себя.
Вот, чертов умник! Думаешь, вычислил старика? Да, я другой — не тот, кем был ранее (спи спокойно, Илья Резников из этого мира — за твою безвременную смерть кто-то обязательно ответит!), но я и совсем не тот, на чье возрождение надеются вражеские потрохи и их дрессированные тибетские обезьянки!
Видимо, широкая гамма эмоций, отразившаяся на моем морщинистом лице, что-то сказала азиату. Вот только хрен он угадал, чего на самом деле я больше всего желаю! И неожиданно всплывшие в моей голове рифмованные строки из хрен знает каких пыльных и заброшенных закоулков моего мозга, отразили обуревающий меня вулкан страстей. И, не придумав ничего лучшего, я продекламировал вслух эти строки: