— Нет, я не Байрон, я другой, Еще неведомый избранник, Как он гонимый миром странник, Но только с русскою душой. Я раньше начал, кончу ране, Мой ум не много совершит;В душе моей, как в океане, Надежд разбитых груз лежит. Кто может, океан угрюмый, Твои изведать тайны? КтоТолпе мои расскажет думы? Я — или бог — или никто![23]
Три пары глаз, в немом изумлении уставившихся на меня, старого пердуна, с выражением декламирующего стихи в забытом не только людьми, но и самим Создателем месте — усыпальнице Бессмертного Кощея, могли сказать о многом. Но чтобы их однозначно понять, не надо было иметь семь пядей во лбу. И командир первым озвучил общее мнение:
— Хоттабыч, дружище, с тобой все в порядке?
— Думаешь, буденовку совсем у старика совсем сорвало? — ядовито поинтересовался я.
— Не буду отрицать, — ответил оснаб, — мелькнула такая мысль. С чего это ты стихами заговорил? Свои сочинил, что ли?
— Вы чего, ребятки? — Вот тут уже пришел черед и мне удивляться. — Это же Лермонтов! — воскликнул я.
— Кто? Лермонтов? — Пребывая явно «не в курсе», переспросил оснаб.
— Ну… как же?.. — Такого развития событий я явно не ожидал, поэтому и сам принялся «тупить» со страшной силой. — Лермонтов же… Михаил Юрьевич… Великий русский поэт…
— Не знаю такого[24], - пожал плечами оснаб, и вопросительно взглянул на наших «соратников». Те предсказуемо тоже помотали головами. — Ты, наверное, что-то напутал, Хоттабыч…
— Ничего я не напутал, — надувшись, как индюк, буркнул я. — Пушкин-то, хоть у вас есть? Тот, кучерявый, Александром Сергеевичем кличут, и прадед у него арап? Там чудеса, там леший… И царь Кощей, кстати, — я стрельнул глазами в мумию, — тоже имеется…
Если еще и Пушкина в этом мире не существует, тогда вообще — кричи караул! Я не сомневался в недостатке образованности князя Головина — он еще мне сто очков форы даст. И если он, потомственный кадровый военный, блестящий офицер, окончивший императорскую академию, не знает стихов Лермонтова — того же «Бородино», значит, в этом мире Михаил Юрьевич либо вовсе не родился, либо по ряду причин не состоялся как поэт. И это меня особо удручало, как же они тут, бедолаги, без нашего, такого родного:
— Скажи-ка, дядя, ведь недаромМосква, спаленная пожаром, Французу отдана? Ведь были ж схватки боевые, Да, говорят, еще какие! Недаром помнит вся РоссияПро день Бородина!
Это ж как их, несчастных, судьба-то обделила? А если еще и Пушкина на них на всех нету…
— Пушкина знаю! — Несказанно обрадовал меня оснаб, чем вызвал настоящий вздох облегчения. — И именно Александра Сергеевича! «У Лукоморья», «златая цепь», «я вам пишу»…
— Понял, командир! — Я весело оскалился, засветив «свою гордость и прелесть» — канолевые зубы, приобретенные не так уж и давно с помощь Магии. Ну, хоть Пушкин у них остался — и то хлеб! — А Лермонтова я тебе потом, на досуге, почитаю. Будет, чему восхититься! Значит, ты и вправду считаешь, что перед нами настоящий Кощей? — Вернулся я к теме немного забуксовавшего разговора. — С чего ты это взял?
— Я уже говорил, что в нашем Орденском Замке обширная библиотека древних документов…
— Это я уже понял, — беспардонно перебил я Мимара. Командир на этот раз не вмешивался, но продолжал внимательно следить за нашим разговором. — И ты хочешь сказать, что в этих «древних документах» присутствует описание и этого места, и самого Кощея?
— Да, присутствует, — продолжал настаивать на своей правоте тибетец, но только самого Кощея. Про его усыпальницу информации в Ордене нет. А вот описание Дайтьи Святогора с указанием места его захоронения, так же, как и дорога к нему — имелось. Думаю, что этот-то факт, уже не требует доказательств?
— Этот не требует. — Ну, что я мог ему на это возразить? Могила Святогора найдена, гроб откопан и даже перевезен в секретную лабораторию НКВД. Как они собрались использовать его останки, меня сейчас абсолютно не волновало. На тот момент, когда мы направлялись на поселение в Абакан, они его даже вскрыть не смогли. А Силушка «богатырская» во мне через край хлещет! Это факт я уже неоднократно проверил, и последствия этих проверок меня поразили аж до самой глубины души. — А вот тот факт, что именно в вашем замке хранятся такие… хм… раритетные документы и сведения… Вот это и вызывает определенные подозрения. Ни у кого, значит, нет, а у вас, сука, есть! Всю жизнь их собирали, господа хорошие?
— Больше, чем всю жизнь! — воскликнул азиат. — Много больше! Наш Орден «Зеленого Дракона» существует уже не одно тысячелетие! Он был основан еще во времена переселения на Тибет Дайтьи, выживших в глобальной мировой катастрофе, и назывался «Орден Семидесяти двух» — по количеству братьев. Отцы-основатели Ордена были свидетелями создания Агартхи — тайной страны Высших Посвященных, Хранителей настоящих Магических традиций и практик, и Истинных Правителей Поднебесного Мира. — В глазах тибетца «зажегся» нездоровый маниакальный огонек. — Достигнуть Агартхи непосвященному невозможно, — воодушевленно продолжил он, — только избранным она становится доступна. В этой потайной стране, спрятанной от глаз смертных, нет деления на касты и сословия, не практикуются никакие наказания, жители почти бессмертны — настолько долгой является продолжительность их жизни. И, кроме того, народ Агартхи обладает Высшими Знаниями…
24
Род Лермонтовых происходил из Шотландии и по семейной легенде восходил к полумифическому барду-пророку Томасу Лермонту (XIII век), также известному как Честный (Правдивый) Томас или Томас-Рифмач. Является известным персонажем кельтского фольклора. В легендах описывается как непревзойдённый поэт, певец и музыкант, обладающий сильным даром провидца. В альтернативном мире пробудившейся Магии, Михаил Юрьевич Лермонтов унаследовал от своего легендарного предка очень редкий Дар Провидца, и поэтому все его «творчество» вылилось в ряд стихотворных «прозрений», засекреченных тайными службами счала Императора Николая Первого, а затем и Александра Второго. Провидец всю жизнь находился под негласным надзором этих «спецслужб» и дожил до глубокой старости. Но широкой известности в этом мире, из-за указанных выше обстоятельств, не приобрел.