Стебелёк пропустил мимо ушей последние слова.
- А как же те? – озабочено спросил он.
- Кто?
- Ну те, на берегу? Их что, не стоит учитывать?
- Дальше этих холмов они не пойдут. Останутся возле шлюпок. Возможно, поставят шалаши. Им сейчас не до обследования. Ручей рядом течёт. До утра останутся на стоянке.
- А мы?
- А мы в процессе ночи что-нибудь придумаем сообща. Там Николай, там Софья, вчетвером уже легче. Послушаем, что предложит Николай. Теперь он у нас за старшего, после профессора.
…И бросив прощальный взгляд на берег, все втроём вместе с собакой направились по направлению к разрушенной станции.
Там ждал Николай. Там ждала Соня.
Там ждал ужин.
********
Всю ночь они просидели у погасшей плиты. Встреча была более чем эмоциональной. Бедная Соня, пережившая столько событий сразу, бросившись к зоотехнику, едва не задушила в объятиях, забыв старые неприятности. Николай тоже, удивлённый и потрясённый, привстал, протянув искренне руку. Во дворе всё понемногу стихло. Вяло опадали потоки сели, лениво колыхалась масса и ворочались фрагменты вырвавшейся из-под земли субстанции. Сразу накормили обоих, дали Фараду миску с едой, расположились у стола и Важин поведал им свой рассказ. Когда дошёл до высадки экспедиции, Николай с Соней проявили полную растерянность. Девушка даже ахнула. Слово взял Стебелёк:
- Мы тут со Степаном поразмыслили, и пришли к единодушному мнению, что эти ребята с кораблей оказались в нашем пространстве неспроста. Временная петля, завязавшись в какой-то физический узел во время катастрофы, проткнула каким-то образом наш реальный мир, выплюнув в него в качестве подарка два корабля вместе с экипажем. Иными словами, как сказал Степан, в географической точке нашего мыса Сивучий пересеклись два совершенно противоположных пространства. Нашего, и два с половиной века назад. Переплелись, заменились друг другом, перемешались местами – как хотите это называйте. Я прав, Коля? Ты теперь старший у нас, тебе и решать.
Муж Сони, уже пришедший в себя и окрепший настолько, что мог сидеть у приёмной радиостанции, выискивая шкалой молчавшую волну, ответил не сразу. Пока зоотехник рассказывал, а Стебелёк дополнял, он вызывал и вызывал ближайшие станции, слушая безмолвный эфир. Наконец, отбросив с сожалением испорченную стёртую кассету, подвёл итог:
- Думаю, нам следует утром наведаться к побережью. Вызвать с флагмана руководителя экспедиции, и как можно тактичнее, деликатнее, объяснить положение дел. Вряд ли они нас поймут, конечно, люди-то всё-таки из времён Елизаветы-матушки императрицы, но попытаться можно.
- И мы увидим самого Витуса Беринга? – возликовал Стебелёк. – Легендарного первопроходца и мореплавателя?
- Похоже, что так. Иначе, как мы себе потом будем объяснять всю оставшуюся жизнь, что видели издалека Вторую Камчатскую экспедицию, но не решились подтвердить свои догадки фактами.
- И я смогу их сфотографировать? Беринга и Чирикова?
- Если разрешат.
- А как они разрешат, если фотоаппарата в глаза сроду не видели? Это типа как дать неандертальцу телевизор и попросить его включить. Вмажет дубиной от страха и заползёт на дерево. В случае с Берингом – залезет на мачту, спрятавшись в парусах.
- Ну, положим, не залезет. Всё-таки учёный человек, член Первой Академии наук, которая уже создавалась при Елизавете. Но потрясение, шок, увидав нас – людей из будущего – непременно испытает. А вот что будет дальше – одному Провидению известно. На костре нас, разумеется, не сожгут. Но давайте всё же исходить из того факта, что ни Беринг, ни офицеры, ни тем более матросы совершенно не имеют представления хотя бы об элементарном электричестве. А прочие достижения наук за последние двести лет им вообще незнакомы. Я уж не говор о таких понятиях, как электродинамика или термоядерная физика.
- И как они поймут, что мы из грядущих столетий?
- Мы им преподнесём в качестве подарков несколько предметов из нашего века. Заодно это будет и доказательством.
- Что преподнесём?
- Ну, скажем, тот же шахтёрский фонарь на аккумуляторах. Или прихватим с собой магнитофон, прокрутив им прежние записи переговоров с Паланой и Петропавловском. У тебя, кстати, - обратился Николай к Стебельку, - оставались какие-то записи музыкальной эстрады?
- Есть такое дело. Штук двадцать кассет с собой из Охотска прихватил. Мне моя любимая упаковала ими, чуть ли не целый чемодан.
- Вот и прокрутим им пару песен. Кто там у тебя записан?
- Демис Руссос, итальянская эстрада, наша Пугачева. – Лёша осёкся. – Слушай, Коля, но они ведь из восемнадцатого века. Как они воспримут на слух музыку века двадцатого? Они же кроме всяких Моцартов и Шопенов никого не слышали. Не подумал?