Было раннее, вьюжное снежное утро, и вся станция ещё спала.
Пройдя коридором в расположение рубки связи, девушка мельком бросила взгляд в заледеневшее окно. Снаружи по-прежнему бушевала метель, навалившаяся на них буквально ниоткуда, не утихавшая четвёртый день, что даже опытный коряк-оленевод со смешным русским именем Игнат был немного в замешательстве. Такого снежного шквала, разбавленного ледяными колючими испарениями Берингова моря, он не помнил даже в своих шаманских поверьях. За окном гудело, завывало, наваливалось глыбами, свистело и стонало. Софья поёжилась и плотнее укуталась в тёплую малицу. Включив конфорку под общим большим чайником, мелькнула мысль, что остался предпоследний баллон с газом: необходимо срочно менять и пополнить запасы, в том числе и продовольствия. Этим вопросом, как, впрочем, и другим хозяйством у них на станции должен был заниматься зоотехник Степан Важин, хмурый и несговорчивый сорокалетний тип, которого все на станции недолюбливали. И было отчего. Он постоянно был чем-то недоволен, замкнут в себе и редко с кем общался, если только не возникала острая необходимость. Софья, или как все её называли, просто Соня, вспомнила, что зоотехник так и не удосужился вчера подключить баллон: газ едва горел. Оставив чайник закипать, она сверилась с показаниями датчиков, склонилась над стационарным передатчиком и проверила верньер шкалы настройки. В динамике послышался свист, затем далёкий, прерываемый вихрями голос:
- Вызываю «Камчатку»! Вызываю «Камчатку»!
- Слушает «Камчатка»! – схватила она микрофон. – Вас плохо слышно, перебивает помехами!
- «Камчатка», ответьте! Вас не слышно. К вам идёт грозовой буран небывалой силы. Кто слышит меня? Я – Палана. Я – Палана. Мыс Сивучий, ответьте! Штормовое предупреждение! Кто слы…
Голос оборвался. Завывания и помехи забивали барабанные перепонки. Соня принялась кричать в микрофон, уже не заботясь, что кто-то проснётся. Теперь это было даже необходимо.
- Слышу вас, Палана! Буран у нас четвёртые сутки! О каком предупреждении идёт речь, если он уже давно! Вы там что, проспали начало? Вас не было на связи четыре дня! Ответьте! Слышите меня?
Только теперь она осознала, что кричит в совершенно пустой, без каких-либо звуков, микрофон. Свистопляска помех исчезла настолько внезапно, что, казалось, была обрезана ножницами. Обрушившаяся, и оттого звенящая тишина заставила её замереть на месте. Лишь завывания бури за окном, да свистящий на плите чайник. Даже лая собак не слышно.
Соня уставилась на панель передатчика. Шкала вращалась сама собой, верньер настройки, казалось, взбесился от стремительно нараставшего бурана.
- Палана! – снова прокричала она. – Ответьте! Нас заваливает бураном!
Поняв бесполезность попыток связаться с внешним миром, она бессильно опустилась на стул. Все четыре дня, считая сегодняшний, уже наступивший, их радиостанция молчала, выйдя последний раз на связь как раз накануне разразившейся катастрофы. Именно катастрофы, иначе эту природную атаку на их зоологическую станцию назвать было нельзя. Соня помнила, как четыре дня назад её муж Николай - инженер и водитель по совместительству - предложил начальнику станции Розанову, чтобы тот отпустил их на вездеходе вдвоём с Алексеем к поселению коряков, запастись всем необходимым, включая и баллоны с газом. Вертолёт с почтой и продуктами должен был прилететь только через полтора месяца, и команда станции могла остаться без газа. …Тут-то и началось самое непонятное.
Сначала замолчал передатчик. Это было под вечер. В радиорубке дежурил как раз самый молодой их сотрудник. Алексею Стебелькову шёл 25-й год. Молодой рубаха-парень, весельчак и балагур, никогда не сидящий на месте был душой всей экспедиции, как они сами себя величали с подачи профессора Розанова. В отличие от хмурого Степана, Лёша-стебелёк, как его любовно называли, влезал во все дела станции, был всегда под рукой, постоянно пытался кому-то помочь, что-то поднести, что-то подать, куда-то влезть, отчего и попадал зачастую в неприятные и комичные ситуации.
- Степан! – кричал он вслед хмурому зоотехнику. – Знаешь, отчего тебя бабы сторонятся?
Важин только отмахивался, молча отправляясь по только ему известным делам, бросив затаённый злобы взгляд в сторону неунывающего весельчака.
- Оттого, что тебя и медведь испугается, увидев твою хмурую рожу, встреть ты его на рыбалке.