— Обещайте мне! — выдохнул он. — Обещайте спасти императора!
— Что⁈
— Надежда только на вас! Пообещайте!
— Как я могу обещать, если даже не понимаю, о чем вы говорите! — ошалело сказал я.
— Вы поймете. Обязательно поймете… Ваша магия… и наблюдательность… подскажут вам. И пожалуйста, не верьте никому. Доверять никому нельзя…
Голос его совсем затих, а руки безвольно опустились.
— Просто пообещайте, — умоляющего сказал он.
— Хорошо, хорошо! Я сделаю что смогу.
Комов странно на меня посмотрел и, шатаясь, побрел к выходу. Никто не обратил на него никакого внимания.
На что я только что подписался? При чем здесь император? Почему никому нельзя верить?
У меня голова кругом пошла. Я пригубил коньяк и задумчиво глянул на сгущающиеся сумерки. Они были похожи чем-то на всю эту ситуацию. Полчаса назад я был доволен, как кот у миски сметаны, а сейчас в сомнениях.
Что же имел в виду Комов?
Если он меня вызвал на тот перекресток для получения какой-то очень важной информации, а Дюпон этому помешал… Что получается? Дюпон работает против Комова? Или против Гласса?
Вот же ж, твою сияющую сферу! Даже обсудить не с кем!
Я упал в кресло и постарался отрешиться от всех этих вопросов. Но они продолжали лезть в голову и не давали выдохнуть.
Несколько раз отец и Кармин пытались меня увлечь в разговор, но я отвечал односложно и часто терял нить беседы. Вскоре они от меня отстали.
И когда я встал, чтобы со всеми попрощаться, в общем зале поднялась странная суета. Бледный распорядитель что-то торопливо говорил Юрию Борисовичу на ухо. Тот вздрогнул, обвел помещение пустым взглядом и вдруг крикнул:
— Врача! Тут есть врач? Семен Витальевич! Срочно!
Из гостиной, где я стоял, выскочил худой, темноволосый мужчина и подлетел к Кармину.
— Где? — быстро спросил он.
Юрий Борисович кивнул распорядителю, и тот увел врача дальше по коридору.
Гости высыпали в общий зал и обеспокоенно зашептались.
Не успел Кармин их успокоить, как появился Семен Витальевич и покачал головой.
Юрий Борисович вздохнул и мрачно произнес:
— Только что умер Лев Федорович Комов. Сердечный приступ.
Глава 18
На следующий день, едва я продрал глаза, Илья Сергеевич принес мне почту. Среди приглашений было одно весьма любопытно письмо.
Барон Герман Гласс срочно вызывал меня к себе.
Я не был удивлен этому, после случившегося. Да и к тому же многие видели, как Комов на приеме со мной разговаривал. И конечно, барону было крайне важно узнать последние слова Льва Федоровича.
Быстро собравшись, я прыгнул в коляску и с ветерком доехал до серого здания «Приемной комиссии». В дороге у меня как раз было время, чтобы все хорошенько обдумать. Наверняка еще и про Дюпона спросит.
В здании приемной комиссии ничего не изменилось с моего последнего визита. Все та же привычная суета.
Светлана искренне улыбнулась и лично проводила до дверей его кабинета.
Барон сидел за столом и заполнял какие-то документы. Под покрасневшими глазами залегли тени, воротник рубашки расстегнут, видимо, ночь выдалась трудной. Интересно, он вообще спал?
— Садитесь, — не подняв головы, сказал Гласс. — Как вы после вчерашнего?
— Доброе утро. Со мной все в порядке. Хотя уснуть было трудно.
— Совершенно с вами согласен, — он нахмурил брови. — Расскажите, что было на приеме. Мне доложили, что вы последний говорили со Львом Федоровичем, правильно? Хотелось бы узнать подробности. Какие были его последние слова?
— Я вот тоже все время о них думаю, — потянул я, пытаясь собраться с мыслями. — Но, к сожалению, он говорил очень бессвязно и совершенно неразборчиво. Что-то про какую-то девушку, которую он потерял, что не знает, как ему дальше быть. Вы не знаете, с чем это может быть связано? У него кто-то пропал? Дочь?
Я закидывал Гласса вопросами не просто так. Если Комов прав, и никому нельзя верить, то мне нужно быть осторожнее.
Услышав мои слова, барон удивленно вскинул голову и озадаченно на меня посмотрел.
— Дочь? Ерунда какая! Он не был женат и не имел детей.
— Дама сердца?
— Его дама сердца — это работа, — усмехнулся он, но сразу стал серьезным. — Что-то еще можете вспомнить?
Пришлось сделать вид, что я снова задумался. Мне не хотелось говорить про наш разговор, но другие гости видели, что мы общались довольно долго.
— Он спросил меня, что я думаю про события двухдневной давности. Когда я оказался случайным свидетелем работы Карла Архиповича.
Гласс отложил бумагу и внимательно посмотрел на меня.